Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
Началась война. В 42 году иду я по Ржеву и вижу: какой-то узбек шагает с вещмешком. Пригляделся — Рашидов. Обнялись, поцеловались. Оказалось, ему в госпиталь надо было ехать. Причем своим ходом, так как мест в санитарной машине не было. Я его отвез в госпиталь.
А надо заметить, что мое удостоверение было подписано самим Щербаковым, начальником Главного политуправления Советской армии. Когда я предъявил это удостоверение, у начальника госпиталя глаза на лоб полезли. «Чем помочь?» — тут же спросил он. Я попросил устроить Рашидова, мол, какой из него боец с такой рукой.
Закончилась война, я вернулся домой. В один из дней раздается звонок в дверь. Открываю — Шараф Рашидович с фруктами. Так мы с ним всю жизнь и дружили. Вскоре он стал председателем правления Союза писателей, а потом и первым секретарем ЦК компартии, руководителем республики. Умный был человек, образованный и талантливый.
Всегда интересовался, чем может помочь. Я попросил построить здание кинохроники. Так и сделали. Затем обратился с помощью построить Дом кино. «Место нашел? — спросил Рашидов. — Нет? А вон у меня из окна кабинета вид на барак открывается. Давай его снесем и построим Дом кино». Построили.
Аппетит, как говорится, приходит во время еды. «Надо бы Дом творчества построить», — прошу Рашидова. «Трудное дело, — отвечает, — поливные земли придется занимать». Но через неделю согласился. Через какое-то время я попросил отправить наших узбекских актеров в мастерскую ВГИКа. Решили мы и этот вопрос.
Зачем мне все это было нужно? Так ведь самое главное в жизни — быть добрым и помогать людям. Конечно, любое доброе дело не остается безнаказанным. Но, как говорят узбеки, Бог тоже все видит. Мама всегда говорила: «Люби друга и не мсти врагу. Помоги слабому, накорми голодного. Уважай себя, но не отказывай в уважении другим. Если у самого только одна лепешка, отдай ее другому. Это благородство всегда принесет счастье».
Я никогда не забываю мамины слова. И я — счастливый человек. Хотя в жизни всего было немало. И тонул во время съемок, и в катастрофы попадал — и на самолете, и в машине. Но видите, все закончилось хорошо.
После разговора с Каюмовым я решил съездить в Самарканд, в мавзолей Тимура. Малик Каюмович в ответ на мой вопрос, безопасно ли подходить к могиле Тамерлана, только улыбнулся. «Ничего опасного там нет. Я, правда, туда не езжу. А вы уж сами решайте. Если уж так сильно хочется побывать на той могиле».
Я взял такси, думая часа через три добраться до Самарканда. От Ташкента предстояло проделать путь в триста километров. Водитель от разговора о гробнице Тамерлана всячески уходил, предлагая мне обсудить подробности политической жизни Узбекистана. «Лучше уж подремать», — решил я. Так и путь короче будет.
Стоило мне так подумать и удобнее устроиться на заднем сиденье, как раздался громкий удар, и нашу машину закрутило. То ли водитель тоже решил расслабиться, то ли, наоборот, побыстрее доехать, но в итоге мы оказались на встречной полосе. Огромный грузовик чудом не расплющил нашу машину. Ехать дальше на ней было невозможно, но самое главное — мы остались живы.
«Это московский журналист, — услышал я объяснения таксиста, которые он давал подоспевшим полицейским. — Едет в Самарканд на могилу Тамерлана». Я вздрогнул — то ли от того, что наконец осознал, что произошло, то ли от упоминания имени грозного воина, о силе проклятия которого буквально час назад разговаривал с Каюмовым.
Пока ждал новую машину — от идеи поездки в Самарканд решил не отказываться — успел подумать о многом. Вспомнил, как вообще добирался до Узбекистана. В аэропорту Ташкента мне «по секрету» объяснили, что восьмичасовая задержка московского самолета, уже было начавшего руление по взлетной полосе и неожиданно заглушившего двигатели, была вызвана неисправностью лайнера. Которую вовремя успели заметить.
Но грустных мыслей не было. Наоборот, решил считать 2 июня своим вторым днем рождения. Да и когда бы я еще провел полдня в узбекской степи, где на высоковольтных вышках устраивали свои гнезда аисты?
В результате до Самарканда мы добрались во втором часу ночи. «Из окон вашего номера открывается вид на мавзолей — Эмир, в котором покоится Тамерлан. Если вы внимательно посмотрите, то сможете прочесть надпись, нанесенную над камнем около усыпальницы», — пояснила девушка, выдавая ключи от номера.
Но от усталости мне было уже все равно, главное — добраться до кровати. Даже перспектива пообщаться с самим Тамерланом не вызвала бы у меня в ту минуту большого энтузиазма.
Утром следующего дня я, разумеется, первым делом отправился в мавзолей. «То, что вы видите, — начал рассказ экскурсовод, — вовсе не настоящая могила Тимура. Подлинная находится под землей. Считается, что того, кто приблизится к ней, потом обязательно постигнет несчастье. Недаром же из участников научной экспедиции по вскрытию захоронения, которое произошло в июне 1941 года, никого не осталось в живых. Проклятие Тамерлана, что вы хотите. Но вас, как дорогого гостя, мы можем проводить в подземелье. Хотите?»
События двух предыдущих дней пронеслись у меня перед глазами. «Решайте сами», — вспомнил я слова Каюмова.
И вежливо отказался.
В Самарканде я так и не успел толком разглядеть надпись на камне. Только вернувшись в Москву и вспоминая о поездке, вздрогнул от расстройства: как же так, забыл! Спасибо ташкентским друзьям, подсказали.
«Все хорошо, что хорошо кончается», — написано возле мавзолея грозного Тимура.
Путь солдата. Последний Маршал Советского Союза Дмитрий Язов
«Да у вас же антисоветская газета, — отреагировал Язов, услышав мое предложение встретиться. — Разве нет? Ну, тогда приезжайте. Только вам придется ко мне домой прибыть, мой кабинет теперь по домашнему адресу располагается».
Признаюсь честно — с предпоследним министром обороны Советского Союза и членом печально известного ГКЧП (Госкомитета по чрезвычайному положению, пытавшемуся в августе 1991 года навести «порядок» в доживавшем тогда свои последние дни Советском Союзе) Дмитрием Язовым я шел на встречу исключительно по поручению главного редактора еженедельной газеты, в которой тогда работал. Близился очередной День Победы, и главред, решив, что лучшей персоны для праздничного номера не найти, продиктовал мне телефон военачальника.
И вот я в пусть и в домашнем, но кабинете настоящего маршала. Последнего в Советском Союзе, кто был удостоен этого звания. На стене — большой ковер ручной работы, на котором вышит парадный портрет хозяина кабинета в форме и при всех орденах и медалях. На книжных полках — сочинения Плутарха, Ленина, Маяковского. Рядом с книгами — две огромные вазы, на каждой из которых тоже изображен Дмитрий Тимофеевич. По словам Язова, это все подарки от организаций, в которых ему довелось выступать с лекциями.
