Николай Зенькович - Маршалы и генсеки
Я побывал в селе под Сухуми, где он родился. Там еще недавно жили старики, которые помнят его подростком. В рассказах земляков он предстает способным, умным от природы пареньком. Никакой злости или неприязни — исключительно доброжелательное отношение сохранилось и у бывших его соседей по большому тбилисскому дому, где Берия жил до переезда в Москву, занимая крупные посты в Грузии. С трудом верится, но ведь это факт: будучи первым секретарем ЦК компартии Грузии, он в свободное время самолично установил во дворе дома турник, кольца, другие спортивные снаряды. Ну, ладно, этому еще можно не удивляться — каких иногда чудачеств не отмачивают знаменитости! Но чтобы каждое утро делать в построенном своими руками спортгородке зарядку с соседскими ребятишками — согласитесь, на такое способен далеко не каждый нынешний представитель власти, считающий себя чистокровным демократом.
Поистине таинственна объявленная мрачной душа этого человека. И никто еще не пытался заглянуть в ее потаенные закутки. Одно несомненно, и в этом я убедился в ходе своих архивных изысканий: если Берия дьявол, то дьявол с человеческим сердцем.
Свой среди чужих, чужой среди своих?
Представляете мое состояние, когда мне удалось отыскать совершенно иное, отличное от официального, толкование знаменитой бериевской амнистии 1953 года? Ни за что не догадаетесь, кому оно принадлежит! Клименту Ефремовичу Ворошилову, который не жалел самых черных, самых оскорбительных эпитетов в адрес недавнего соратника. «Негодяй», «мерзавец», «подлый авантюрист» — вот словесные перлы, которыми изобилует речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Но и Ворошилов вынужден был признать, что амнистия — благородное, гуманное дело. Оценка неслыханная, ведь все осуждали Берию именно за то, что наводнил страну выпущенными из тюрем уголовниками. Эта версия имеет хождение и в наши дни — вспомним хотя бы перестроечный кинофильм «Холодное лето 1953-го».
Надо ли удивляться, что вырвавшиеся нечаянно слова Ворошилова на пленуме сорок лет общественности были неизвестны. Их тщательно скрывали от огласки. И было за что. Отметив в унисон другим выступающим — да, в акте амнистии много такого, что может быть названо от «лукавого», Ворошилов тем не менее назвал его до известной степени полезным. Эта оценка дана на основании личного ознакомлений Климента Ефремовича с судебной практикой и ее результатами. Он убедился, что в этой области дела обстоят, прямо нужно сказать, неважно. Суды работали много и, как признавал Ворошилов, применяя законы, в особенности указы от 4 июня 1947 года об охране общественной и личной собственности, выносили не в меру жестокие приговоры часто за пустяковые преступления и даже простые проступки большому количеству людей.
Амнистия в основном и относилась именно к этой категории правонарушителей, подчеркнул глава государства. Он вынужден был признать, что об уголовниках-рецидивистах говорят излишне много. Выпущены-то были не они, а те, кто сидел за «колоски». Ворошилов отверг также как беспочвенные разговоры и особенно анонимные письма в ЦК и Верховный Совет об участившихся случаях убийств, насилий и других преступлений, якобы в связи с амнистией. Запросы на места, откуда поступали тревожные сообщения, свидетельствовали: ничего подобного тому, о чем сообщалось, не было.
Только сейчас стало известно, сколько людей было выпущено из тюрем по предложенному Берией Указу Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года. Амнистированию подлежали 1 миллион 181 тысяча 264 человека — из 2 миллионов 526 тысяч 402 лиц, находившихся в местах отбытия наказания. Домой возвращались те, кто не представлял особой опасности для населения: осужденные на срок до 5 лет, осужденные независимо от срока наказания за должностные, хозяйственные и некоторые воинские преступления, женщины, имеющие детей до 10 лет, беременные женщины, несовершеннолетние, пожилые мужчины и женщины, а также больные.
Из выступлений на пленуме следовало, что именно эти категории амнистированных дестабилизировали обстановку в стране, и это было частью дьявольского плана Берии по захвату власти. Мол, с целью наведения порядка он готовился всю полноту власти передать возглавляемым им органам внутренних дел, а сам намеревался объявить себя диктатором.
Как уже много раз бывало, зернышки правды, однако, утонули в потоке обвинений даже в выступлении Ворошилова. Климент Ефремович, как будто спохватившись, тут же сменил пластинку и дальше уже говорил, как и другие, о чудовищных мерзостях Берии. Не забыл поблагодарить товарищей, которые сидели здесь же, в зале, что они его разоблачили. Сам же’ Ворошилов, оказывается, узнал об этом последним, что вызвало смех в зале. Узнаете хитрющего кремлевского лиса? Вот так же он будет вилять в этом зале через четыре года, на июньском (1957 г.) Пленуме ЦК КПСС, будет каяться, что поддержал антихрущевскую группу и в оправдание произнесет свои знаменитые, облетевшие страну, слова: «Бес попутал».
Пленум установил, что начало преступной деятельности Берии и тайной связи с иностранными разведками относилось еще ко времени гражданской войны, когда в 1919 году он, находясь в Баку, совершил предательство, поступив на секретно-агентурную должность в разведку контрреволюционного мусаватистского правительства в Азербайджане, действовавшего под контролем английских разведывательных служб. В докладе Маленкова упоминалось, что об этом говорилось еще на пленуме ЦК в 1938 году, но Берия, получив такое страшное обвинение, тем не менее не счел нужным найти подтверждение хотя бы у одного из бакинских работников, которые все тогда были живы, для того, чтобы смыть с себя это пятно. Микоян тоже заявил: Берия на эту тему с ним никогда не заговаривал, а ведь, как мы помним, он был весьма щепетилен в отношении своей собственной личности в таких вопросах. Кто-кто, а Берия никогда не упустил бы возможности опровергнуть любой упрек в свой адрес. Раз этого не сделал — значит, чувствовал свою вину.
Далее Микоян рассказал следующее. С Берией он впервые встретился в 1920 году в Баку после установления советской власти. Берия был подобран Бакинским комитетом партии для посылки в Грузию в качестве курьера по доставке секретного письма. До этой встречи Микоян его не знал. Маленков спросил Микояна, были ли еще какие-либо большевистские организации, которые могли использовать Берию для выполнения секретных поручений, в том числе для засылки к мусаватистам с целью добычи нужных сведений. Ответ Микояна дает историкам большой простор для архивных изысканий. Анастас Иванович честно признался, что верхушку руководящих работников посылал лично он сам, а остальных — другие. Мог посылать, например, Касьян Тер-Каспарян, а мог и Виктор Нанейшвили. Впрочем, не только они.
