Василий Голубев - Во имя Ленинграда
Открыла дверь мама, одетая в мужскую ватную фуфайку, за ней появилась жена, Сашуня. Я обнял их и расцеловал в мокрые от слез лица.
Мама спросила:
- Ты вчера кружился над домом? Шура говорит, что это был ты, она узнала тебя по голосу, когда ты закричал.
- Я, мама...
Она перекрестилась и каким-то неожиданно звонким, молодым голосом торопливо произнесла:
- И слава Богу. Живой... Пойдемте скорее в избу, а то Шурочка плохо себя чувствует, как бы не простыла. И отец скоро вернется, пошел к военным в контору, ему должны дать немного продуктов за работу. Он им все печи и трубы переложил. У нас с продуктами совсем худо. Есть, правда, немного картошки да бочонок огурцов, расходуем понемножку, лишь бы зиму пережить.
- Переживем, мама, все переживем.
Новый год мы встретили в узком семейном кругу, не дожидаясь двенадцати часов ночи. К концу ужина от счастья, выпитой водки я совсем обессилел. Мою усталость заметила мама, ласково, как бывало в детстве, сказала:
- Ухайдакала тебя, сынок, эта проклятая война. Ты хотя бы летал потише, а то вчера прогрохотал над крышей, чуть весь дом не свалил. Я думала, труба рассыплется.
- Нельзя, мама, на войне летать иначе. А труба - что? Свой печник в хате, новую поставит, - отшутился я, выбираясь из-за стола.
Утром перед моим уходом Саша с таинственным видом позвала меня в спаленку родителей, за русской печкой и лежанкой. Мы сели на кровать. Кажется, она что-то хотела мне сказать, но не решалась. Что-то очень важное. Я это видел по ее смятенным, подернутым слезой глазам.
- Ну, что ты, родная? Говори! Если волнуешься из-за меня, то напрасно, крылья у нас окрепли, так что ничего не случится.
- Я не об этом... - прошептала она, - сейчас такое тяжелое время, а у нас будет ребенок. Что делать?
Я прижал ее к себе, расцеловал.
- Что же ты молчала? Почему не сказала вечером, ночью, голубка моя милая!
Она ответила потупясь:
- Хотела, чтобы ты спокойно поспал хотя бы одну ночь за столько ужасных месяцев. А я все равно выращу дочь или сына, наперекор всем войнам! Порывисто прижалась к моей груди. Горячей щекой - к холодному металлу единственного моего ордена - Красного Знамени, полученного за Ханко.
Мы долго бы просидели так, обняв друг друга, если бы из кухоньки не позвал отец - попить в дорогу чаю. Саша вытерла лицо, поправила рассыпавшиеся по плечам каштановые кудряшки и крепко поцеловала меня. Я спросил:
- Скажем родителям?
- Мне как-то стыдно, скажут - война, а...
- Ладно, ладно, курносая, я сам скажу.
Перед чаем отец налил "посошок". Я поднял стопку, встал и объявил родителям, что теперь я должен воевать за всех и плюс за будущего сына, который собирается в этом году явиться на свет, опаленный пожарищами войны. Это значительное для нас с Сашей событие родителей вовсе не удивило. Мама посмотрела на Сашу и улыбнулась:
- Ничего, Шурочка, вырастим сообща... Мы вот с отцом девятерых из одиннадцати вырастили и тоже в лихое время, две войны пережили. А ты, сынок, не беспокойся. Шурочка нам как дочь.
Десять километров до аэродрома я шел пешком, и не потому, что не было попутных машин: хотелось побыть наедине со своими мыслями - о семье, о войне. Теперь они сливались воедино.
Командир третьей
Весь январь ежедневно летал на различные боевые задания. Большинство маршрутов пролегало через Старую Ладогу, и часто, возвращаясь на аэродром, снижался над домом родителей и давал короткую очередь из пулемета - сигнал, что я жив.
За это же время несколько вылетов я выполнил в качестве ведомого у полковника Романенко, продолжавшего по-прежнему часто летать. 2 февраля мы были на штурмовке войск в районе Киришей. Полет оказался тяжелым, пришлось отбивать атаки "мессеров", но, несмотря на это, штурмовка прошла успешно.
После посадки и разбора боевого задания полковник Романенко попросил меня остаться на несколько минут. Посадил рядом с собой и, положив руку мне на колено, сказал:
- Вот что, лейтенант, мне кажется, ты долговато ходишь в должности командира звена. Воевать умеешь, в бою видишь все, что делается кругом, имеешь большой инструкторский опыт, ну и в тактике продолжаешь традицию Антоненко и Бринько, которую подзабыли в 4-м гвардейском полку. Да, да, вчера был и вовсе позорный случай. Три летчика не взлетели, чтобы помочь паре "ишаков", заходивших на посадку, когда их атаковали "мессера". Трибунал с ними разбирался, а командование бригады решило укрепить комсостав всех трех эскадрилий. Два кандидата на должности комэсков у меня на примете есть, а вот третьим хочу послать тебя. Думаю, сможешь дать бой и "охотникам", и всем остальным... Как ты на это смотришь?
Я встал и ответил, что я солдат и буду воевать там, куда пошлют.
- Доверие постараюсь оправдать. Хорошо бы, конечно, взять с собой своего "ишачка", уж больно привык к машине.
- Подумаем, - ответил Романенко. Он отпустил меня, попросив не распространяться пока что о нашем разговоре.
Через два дня 13-я отдельная эскадрилья осталась с одним самолетом УТИ-4. Исправные И-16, часть технического имущества, автостартеры, бензо - и маслозаправщики были подготовлены для передачи в 4-й ГИАП{11}. Туда же переходили еще восемь сержантов-летчиков, имевших десять и более боевых вылетов. А я в паре с сержантом Е. П. Герасименко должен был улететь на И-16.
Отправка эшелона назначалась после обеда, а вылет в 16 часов.
Утром я съездил на полуторке на часок к родителям. Отвез немного продуктов и свежей рыбы, добытой в Ладожском рыболовецком колхозе.
Поговорил с Сашенькой, чтоб она не беспокоилась, если мои сигналы станут реже: аэродром теперь будет в стороне, под Кобоной.
- Хорошо, - тихо сказала она.
Мы попрощались. Мать перекрестила меня и положила в карман кителя серебряный полтинник.
- Это на счастье. Носи его всегда при себе...
Новое руководство 4-го ГИАП встретило нас с радостью. Командир Михайлов, только что получивший звание подполковника, распределил по три прибывших летчика в каждую эскадрилью. Два самолета И-16 29-й серии приказал передать в 3-ю АЭ, а мне приступить к исполнению должности заместителя командира 2-й АЭ.
Я умолчал о разговоре с командиром бригады, но попросил послать меня в ту эскадрилью, куда передаются наши самолеты.
- На должность я не претендую, буду водить пару, которую пригнал в полк. Тем более что во 2-й АЭ есть прекрасные летчики-ханковцы: Васильев, Байсултанов, Цоколаев, любого можно ставить заместителем.
- Кого ставить заместителем, это мы сами определим, а вам разве не все равно, на каком "ишаке" придется летать? - очень спокойно ответил Михайлов.
- Нет, не все равно, - возразил я. - Со своим самолетом я свыкся, с ним в полете как одно целое.
