Юрий Сагалович - 59 лет жизни в подарок от войны
За несколько дней до передачи этой моей книжки в издательство, т. е. почти через год после события, описанного в предыдущем абзаце, состоялась аналогичная радиобеседа. Снова вице-президент Российской академии наук академик Н. А. Платэ, а вместе с ним академик-секретарь Отделения энергетики, машиностроения, механики и процессов управления В. Е. Фортов, вынуждены были жаловаться радиоведущему, а значит, российской общественности, на угрозу, нависшую над Российской академией. Эта угроза состоит в намерении власти обкорнать Академию с помощью некоторой готовящейся в чиновных недрах реформы науки. Авторы этого позорного проекта никогда и ничего для науки не сделали, не получили ни одного научного результата. Однако никто из власть имущих не одернет их и не напомнит им, что наука России неприкосновенна!
Не глумление ли над одной из форм общественного сознания, когда она в лице своих высших представителей вынуждена апеллировать к обществу и власти через рядовой пункт расписания ежедневной радиопрограммы?! Было бы достойным великой страны, если бы ее глава сам пригласил своих выдающихся ученых в удобное для них время обсудить нужды науки и перспективы ее развития. Было бы достойным т. н. «настоящего радио», если бы один из его ведущих поблагодарил судьбу за оказанную ему честь беседовать о науке, да еще с такими ее творцами!
И еще, просто глупо пытаться смягчить сожаление по поводу интенсивного отъезда российских ученых за границу разговорами о том, что это, видите ли, одна из положительных сторон глобализации, свидетельство высокой котировки наших ученых на мировом рынке научного труда. Фальшивое утешение! Но оно звучало с экрана телевизора из уст действительного члена Российской академии наук.
Как будто у нашей науки не было другого способа подтвердить свои высокие качества. Не выдерживает критики также и попытка внушить уверенность в обязательном возвращении уехавших ученых на Родину. И во всем этом нет ни слова о том, что отъезд каждого специалиста из России снижает общий уровень интеллекта. Если был прав Андрей Платонов, когда говорил, что без него «народ не полный», то что же можно сказать о потере сотен тысяч специалистов, составляющих мозговой концентрат страны?! Есть, оказывается, люди, которые умиляются этому несчастью! Или, может быть, снова в ходу крылатый перл «незаменимых людей нет и не бывало». Да и глобализация какая-то странная, неравноправная, несправедливая. Нас она, мол, необычайно возвышает, давая повод гордиться своим учеными, предоставляя возможность наслаждаться их высокой котировкой на мировом рынке интеллекта. Подумайте только, какой источник счастья! Выходит, чем больше ученых уедет, тем выше наша законная гордость. А вот несчастным американцам и немцам не повезло. Их ученые почему-то никуда не уезжают — к нам, например, чтобы поднять престиж Америки… Разве что в отпуск на берега теплых морей и в путешествия. Видно, не котируются, бедолаги, так же высоко, как наши…
Более того, похоже, американцы даже и не торопятся применить выдавливание своих ученых из страны в виде лакмусовой бумажки для определения котировки своей науки.
Унижено знание, добываемое зернышко к зернышку кропотливым трудом. Торжествует агрессивное, скоробогатое невежество. Долог будет психологический путь, пока самодовольное, а подчас и злорадное, богатство с почтением склонится перед авторитетом знания и необходимостью помогать его накоплению.
Или, быть может, плыть по волнам бездумно-бодряческого: «Я верю, что Россия… и т. д.». Вот так, торопливо, без вдумчивого и честного анализа заявить о себе, о своих популистских взглядах, дабы приобщиться к туманной и не сформулированной национальной идее, но при этом и пальцем не пошевельнуть для реализации надежд…
XIII. Тенденции
Каким-то странным образом в значительной части нашего общества возникает контур одинакового отношения к двум трагедиям века. Зачастую бывает, от фронтовых записок требуют обязательно философских обобщений. Просто личные впечатления, или просто описания боев с их невыносимыми подробностями уже не всех занимают, уже набили оскомину, уже не воспринимаются, не доходят до сердца. Надоели, видите ли. А ведь об этих испытаниях рассказывает живой человек, который сам вынес их своей плотью. Если уж и не представить себя на его месте, то хотя бы не только из уважения к нему, но и к себе, следует выслушать его, дабы перед окружающими, что ли, не выглядеть черствой шкурой барабанной. Представьте себе, что совершенно чужой Вам человек, измученный, скорчившийся в сыром окопе, который не в силах даже поесть, который мечтает только несколько минут поспать, — это Ваш дед, отец или брат. Он не вернулся с войны, а Вы в своем многоэтажном благополучии недовольны, что телевидение или книга снова возвращают Вас к тем временам. Достойно ли это?! К тому же, господа просвещенное общество, неужели вы забыли про две такие философские категории, как «единичное» и «всеобщее». Их связь я расшифровывать не буду, рассчитывая на обширность ваших познаний. Более того, вы, я уверен, не забыли и про «случайность» с «закономерностью» (помните, через массу случайностей пробивает себе дорогу закономерность), вы только делаете вид, что не принимаете этих категорий во внимание. Иначе Вас заподозрят, чего доброго, что Вы протягиваете ниточку к «сакраментальному» и осмеянному определению: «свобода есть осознанная необходимость». Ведь тогда, страшно подумать, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна!».
Когда не останется ни одного фронтовика, тогда не останется ничего, кроме как заниматься чистыми философскими обобщениями, благо, они уже не будут бередить души покойников, а сами покойники, слава создателю, не будут путаться под ногами со своими воспоминаниями. Но нельзя же не понимать, что высокого уровня абстракции, к которому заведомо будет стремиться добросовестный исследователь, можно добиться только расширением и углублением фундамента конкретного.[36]
Есть и другая, аналогичная тенденция. Вот цитата из вполне доброжелательной рецензии («Знамя», 2003, № 9) на вполне хорошую книгу. «Законный вопрос: что нового может сказать нам автор, когда романы, повести и рассказы о сталинских репрессиях, войне и фашистском геноциде пишутся уже не одно десятилетие, когда они представлены читателю и зрителю во всех мыслимых и немыслимых подробностях?» (Слава богу, в рецензированной книге автор сказал много нового, и, таким образом, вопрос, заданный рецензентом, риторический.) Я опускаю имя автора рецензии и название обсуждавшейся книги, так как это не имеет ни малейшего значения. В данном тексте это не первая ссылка на журнал «Знамя». При большом желании можно разглядеть в них отрицательный оттенок. Прошу не подозревать меня в плохом отношении к журналу. «Знамя» — мой любимый журнал. Только на него я подписываюсь и только его читаю. Поэтому и ссылаюсь только на него. Чтобы отвести от себя подозрение в плохом отношении к журналу «Знамя», здесь я сошлюсь на № 8, 2002. На мой взгляд в статье «Иосиф Виссарионович меняет профессию» Николай Работнов на стр. 209 совершенно убийственно развенчал этого «недочеловека» вместе с Гитлером. Заодно он показал всем тем, кого недочеловек из своей могилы до сих пор держит за фалды, их ничтожность. Я завидую Николаю Работнову. В литературе нет ничего подобного. Мне ни за что не удалось бы написать о Сталине с такой же силой. Лучше сказать — невозможно. Поэтому я прошу у читателя прощения за то, что все-таки задел эту тему по совершенно личным мотивам.
