Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942)
Не представляется возможным установить, было ли что-либо сделано в отношении первой просьбы Дейча, но сама по себе ситуация, когда старый революционер призывал палестинского инженера принять участие в судьбе московского «образцового детского дома» и тем самым поспособствовать борьбе с беспризорщиной в Советской России, выглядит крайне незаурядной. Что касается второй просьбы, имени А. Зунделовича среди сотрудников Рутенберга нам найти не удалось: как мы убедимся далее, исполнять просьбы такого характера он не мог по чисто физическим причинам – их количество в десятки, а то и в сотни раз превышало наличие реальных рабочих мест в Electric Palestine Company.
* * *Выше уже шла речь об отношениях Рутенберга с бывшим премьер-министром Временного правительства А.Ф. Керенским, который летом 1922 г. вместе с другими эсерами (Н.В. Чайковским, Н.Д. Авксентьевым) встал на его защиту от оголтелой травли в антисемитской английской печати. Отношения Керенского и Рутенберга и дальше сохранили отпечаток взаимного уважения и помощи. Не исключено, что Рутенберг принимал участие в профессиональной судьбе сына Керенского Глеба (1907–1990). В RA сохранилось письмо к Рутенбергу М. Гавронской от 26 сентября 1927 г., которая просит посодействовать в устройстве «где-либо на заводе в Германии или другом месте на службу» Глеба Керенского.
Он, – писала Гавронская, рекомендуя молодого инженера, – окончил политехнич<еский> институт, и очень ему нужна работа. Я подумала, что Вы могли бы что-либо сделать или посоветовать, так как у Вас есть связи в Германии и дела с заводами. Буду Вам очень признательна.
Нет никаких документальных данных, свидетельствующих о том, что именно Рутенберг помог Глебу Александровичу в устройстве на службу. Однако, судя по тому, что с 1928 г. тот начал работать в English Electric Company, где у всесильного Рутенберга имелось немало личных связей, не исключено, что назначение младшего сына бывшего главы Временного правительства не обошлось без его вмешательства10.
Особую роль Рутенберг сыграл в поисках источника финансирования еженедельника Керенского «Дни».
«Дни» как ежедневная газета начала выходить в Берлине 29 октября 1922 г. Спустя почти три года она перебралась в Париж и с 16 сентября 1925 г. выходила там, а в 1927 г. (с № 121) ее возглавил Керенский. Однако материальное положение «Дней» с течением времени становилось все хуже и хуже, и 29 апреля 1928 г. Керенский писал Рутенбергу (RA):
Газету уже требуют в России, и я не могу примириться с мыслью о ее закрытии. Хочу и Вас заразить этим чувством.
30 июня газету все же пришлось закрыть, и вместо нее появился одноименный еженедельник (позднее, с 1931 г. – двухнедельный журнал). № 1 еженедельника «Дни» вышел 9 сентября 1928 г., он просуществовал до 4 июня 1933 г.11 (всего вышло 173 номера). В том, что «Дни» смогли возникнуть в виде еженедельника и бесперебойно выходить в течение почти пяти лет, известная заслуга принадлежит Рутенбергу. Об этом, в частности, свидетельствует письмо главного редактора, сохранившееся в RA (отпечатано на машинке):
Париж, 5-го марта 1929 г.
Милый Петр Моисеевич,
Случайно узнал, что Вы в Лондоне. Мне писал Глеб, что он видел Вас на Промышленной Выставке, где он давал объяснения в отделе своей фирмы.
Не знаю, заедете ли Вы на обратном пути в Париж и, заехав, дадите ли мне знать или проскочите так же, как и на пути в Лондон. А у меня, конечно, к Вам все то же дело.
Почти год прошел с тех пор, как мы говорили с Вами летом в Париже и, благодаря Вашему внушению, «Дни» получили достаточно солидную поддержку. Как Вы знаете, с тех пор мне пришлось перейти на еженедельник (он высылается Вам на лондонскую контору и, надеюсь, пересылается).
«Дни», в их новом виде, имеют большую информацию, оригинальную из России, и читателями как будто одобряются. Для России мы имеем особое, подогнанное под условия пересылки, название. Оно идет туда, но далеко не в том количестве, какое вполне свободно сейчас можно бы было проталкивать.
Издание «Дней» мне бы не хотелось сейчас ни останавливать, ни свертывать – развитие событий в России этого не позволяет. Во всяком случае «Дни» должны просуществовать до июля будущего, 1930-го, года. У меня есть твердое ощущение, что за этот год какие-то переломные события обязательно наступят.
Как ни велика разница в размерах Ваших сборов и моих, мне для продолжения существования «Дней» приходится делать чрезвычайные и постоянные напряжения. Помните, в прошлом году Вы сказали: допустить закрытие «Дней» невозможно. Пока этот запрет осуществляется. Но для дальнейшего мне нужна опять некоторая Ваша помощь.
К январю 1930-го года найти деньги есть еще время. Но сейчас необходимо обеспечить до конца год 1929-ый… Тут мне не хватает шестьсот фунтов, которые можно внести в три, даже <в> четыре срока.
Милый Петр Моисеевич, я твердо рассчитываю на Вас и уверен, что эту маленькую сумму Вы мне найдете, не касаясь вовсе прошлогоднего источника, к нему я очень прошу не обращаться12.
Мне трудно убеждать Вас в совершенной необходимости моего, скорее даже Вашего дела. Оно нужно и вносит свою роль в общую борьбу.
Жду и крепко жму руку
А. Керенский
P.S. Передайте мой привет М.А. <Новомейскому>. Читал в «Рассвете» о Ваших успехах13. Звоните, если будете в Париже.
Любопытно, что Керенский с некоторым объяснимым креном в сторону дипломатической риторики, но, вероятно, все же не совсем безосновательно, пишет о том, что финансовая поддержка «Дней» является не столько собственно его, главного редактора, делом, сколько делом Рутенберга, как будто палестинский инженер служил по меньшей мере финансовым директором парижского эмигрантского еженедельника14.
Следует заметить, что это лишь один из многих примеров того, как Рутенберг добровольно принимал на себя функции мецената или «толкача» по отношению к разнообразным эмигрантским проектам и инициативам. Позднее, как это вытекает из публикуемого ниже письма Фондаминского Рутенбергу от 6 августа 1936 г. (см. V: 3), он продолжал поддерживать Керенского (и/или издание двухнедельного журнала «Новая Россия», который тот издавал в Париже во второй половине 30-х).
В эти годы Палестина рассматривалась в эмигрантской среде как одно из возможных мест приложения сил: евреи-эмигранты стремились в Землю обетованную далеко не всегда по сионистским убеждениям, а нередко потому, что оказывались невостребованными в Европе или из-за отсутствия жизненного выбора (одну из достаточно экзотических историй о том, как там оказался русский моряк, дворянин и православный, см. в нашей книге «Одиссея капитана Боевского», Хазан 2007с). Однако в силу политических обстоятельств (искусственное сдерживание британскими властями притока в страну евреев) и по причине социально-экономической отсталости возможности устройства в Палестине даже высококлассных специалистов – инженеров, врачей, людей «свободных профессий» и пр., были крайне ограниченными. К Рутенбергу стекался нескончаемый поток писем – просьб, предложений, ходатайств, рекомендаций из эмигрантской Европы. Впрочем, не только из Европы и не только от эмигрантов: писали даже из Советской России. В RA имеется адресованное ему письмо от екатеринославских субботников, или, как они себя величали, «месиан-сионистов», с просьбой помочь им добраться до Палестины.
