Сергей Нечаев - Сальери
Ниже приводится отрывок из некролога, написанного известным музыкальным критиком Иоганном Фридрихом Рохлицем и опубликованного во «Всеобщей музыкальной газете» (Allgemeine musikalische Zeitung) в июне 1825 года:
«Суровый шторм, который сейчас уносит нас в весну, погасил чуть теплившееся пламя жизни в одном из наших самых искусных, самых образованных и самых знаменитых музыкантов. <…> И если смерть Сальери сегодня не вызывает сенсации и причиняет боль только людям, близким к нему, это никоим образом не умаляет его достоинств, каковые не принадлежат моменту и не уходят с ним. Это также не означает несправедливости современников и их непризнания упомянутых достоинств. Это, скорее, следствие обстоятельств, частично вытекающих из продолжительности его жизни <…> и частично из-за отсутствия восприятия его поздней деятельности, которая не была доступна широкой публике»{285}.
На Центральном венском кладбище (Zentralfriedhof) на могиле Сальери был поставлен скромный памятник, который и сейчас хорошо известен любителям музыки со всего мира[56]. Он находится в двух шагах от знаменитой Аллеи композиторов, где похоронены Бетховен, Брамс и Штраус. В двух шагах от того места сооружен памятник на символической (где находится подлинная — неизвестно) могиле Моцарта.
А о том, как любили Сальери его ученики, может свидетельствовать следующая надпись на его могиле, сделанная Йозефом Вайглем:
Ruh sanft! Vom Staub entblofit,
Wird Dir die Ewigkeit erbluhen.
Ruh sanft! In ew'gen Harmonien
1st nun Dein Geist gelost.
Er sprach sich aus in zaubervollen Tonen,
Jetzt schwebt er hin zum unverganglich Schonen{286}.
Перевод этой надписи выглядит примерно так: «Упокойся с миром! Очищенный от праха, / Процветай вечно. / Упокойся с миром! В вечной гармонии. / Твой ум отныне раскрепощен. / Он выразил себя в волшебных звуках, / А теперь он плывет к нетленной красоте».
ПОЧЕМУ ПУШКИН СДЕЛАЛ ЭТО?
Итак, «композитор, педагог и дирижер Сальери был одним из наиболее знаменитых деятелей европейской музыкальной культуры рубежа XVIII—XIX веков. Как художник он разделил судьбу тех прославленных в свое время мастеров, чье творчество с наступлением новой эпохи отодвинулось в тень истории. В жанре оперы-сериа он сумел достичь такого качественного уровня, который ставит его лучшие произведения выше большей части современных ему опер. С именем Сальери связана большая глава в истории оперного театра Австрии, немало сделал он для музыкально-театрального искусства Италии, внес вклад и в музыкальную жизнь Парижа»{287}.
Тем не менее посмертный позор Антонио Сальери, к которому в значительной степени приложил руку А. С. Пушкин, растянулся на два века. Когда в 1850 году наступил столетний юбилей Сальери, сама мысль отмечать его у нас в стране показалась кощунственной. «Промолчали» и в двухсотлетие «отравителя».
Легенда об отравлении Моцарта оказалась необычайно живучей. Даже великий Осип Мандельштам писал о Сальери: «Не его вина, что он слышал музыку алгебры так же сильно, как живую гармонию. На место романтика, идеалиста, аристократического мечтателя о чистом символе, об отвлеченной эстетике слова, на место символизма, футуризма и имаджинизма пришла живая поэзия слова-предмета, и ее творец не идеалист-мечтатель Моцарт, а суровый и строгий ремесленник мастер Сальери, протягивающий руку мастеру вещей и материальных ценностей, строителю и производителю вещественного мира»{288}.
Опять эта старая песня о «суровом ремесленнике»… Хорошо, что хоть злобным и завистливым убийцей его в данном случае не называют.
И это всё, к сожалению, — магия таланта А. С. Пушкина.
Александр Сергеевич, кстати, своего «Моцарта и Сальери» написал в 1830 году, но замысел трагедии (а может быть, и частичное его осуществление) относится к 1826 году. Впервые это произведение было напечатано в 1831 году, то есть через шесть лет после смерти композитора.
Мы не будем здесь углубляться в литературоведческие дебри и рассуждать о качественной стороне этого произведения. Это было уже сделано много раз и не является целью данной книги. Совершенно очевидно, что трагедия Пушкина, о которой идет речь, занимает особое место не только в русской, но и во всей мировой литературе, и это ее значение определяется ее высочайшими поэтическими достоинствами, глубиной философско-этических обобщений и т. д. и т. п.
К сожалению, в этом-то и состоит главная проблема.
Да, Пушкин — гений. Однако он гениальный поэт, но отнюдь не гениальный историк. То есть он просто не историк. И хорошо, когда каждый занимается своим делом: поэты пишут поэмы, а историки — исторические произведения. Если плохой историк написал плохо — это полбеды. А вот если плохой историк написал гениально — это уже беда.
Почему? Да потому, что миллионы читателей не являются историками и не могут самостоятельно отличить историческую правду, которая обязана быть главной целью пишущего о реально существовавших персонах и событиях, от художественного вымысла гения, озабоченного исключительно проблемой «зависти, способной довести охваченного ею человека до страшного преступления».
Если историк основывается в своих рассуждениях на субъективных источниках (например, на воспоминаниях), то он должен сопоставлять мнения различных людей, и чем их больше, тем объективнее будет картина. Поэту же это делать совершенно необязательно. У него есть цель, и он имеет право идти к ней так, как ему хочется. Но при одном условии — если он не затрагивает реально существовавших людей.
Возьмем в качестве примера Л. Н. Толстого, не самого последнего из писателей. Когда он пишет, например, о войне 1812 года, он специально вводит в повествование вымышленные персонажи, чтобы иметь возможность для художественного вымысла. То же самое делали и Вальтер Скотт, и Александр Дюма, и многие другие литераторы.
Собственно, художественный вымысел — это и есть введение в произведение отдельных эпизодов, персонажей и обстоятельств, не существовавших на самом деле. Это — особый род художественной условности, но при этом и автор произведения, и читатели должны понимать, что описываемых происшествий и героев в действительности не было.
Иван Франко писал: «Исторические документы дают ему [художнику] единичные черты к характеристике времени, бледные контуры людей и событий»{289}.
А вот дальше должны идти такие понятия, как соотношение истории и псевдоистории, факта и вымысла, художественного вымысла и домысла (неосновательного предположения), и это всегда должно волновать писателя, обращающегося к исторической тематике.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
