Николай Непомнящий - Брем
Путь к Иртышу пролегал через плодородные земли. Через пять часов езды стали видны горы левобережья. На Верхней пристани, где руда из шахт отправлялась на плавильные заводы, начался водный этап передвижения экспедиции. Иртыш здесь был намного уже, чем до впадения в озеро Зайсан. Он зажат между вертикальными скальными стенками, перемежаемыми лугами. Эта частая смена гор и долин делала путешествие особенно интересным.
Из Усть-Каменогорска семья губернатора Полторацкого отправилась в обратный путь. Ну а для участников экспедиции следующей остановкой стали шахты Змеиногорска, правда, на то время закрытые, где проводил исследования еще сам Гумбольдт. Рядом находился камнерезный завод в Колывани, куда и нанес визит Брем. Впервые производство здесь было создано в 1727 году, но потом прикрыто из-за малой производительности. В то время на заводе уже несколько месяцев делали какую-то огромную вазу для Эрмитажа. На транспортировке цельного куска яшмы из карьера в дробильное отделение было задействовано около 400 человек в течение 8 дней! Шлифовальные работы длились три года.
Караваны с рудой по 100–150 телег безнадежно испортили дорогу на Барнаул, так что у путешественников неожиданно появились несколько дней передышки в центре Западно-Сибирской равнины. Время целиком ушло на записи и переупаковку коллекций. Брем писал жене: «Ты получишь дневник со следующей почтой, но там будет так много записей, что его придется переписывать несколько недель. В продолжении я пришлю тебе описание киргизского народа, о котором, вероятно, придется писать не раз и много».
Начатое Бремом 22 июня этнографическое исследование не было таковым в строгом смысле слова. Но в каждой строке этого блестящего эссе ощущается любовь к казахскому народу. Брем начинает его словами: «Теперь, после почти полуторамесячного знакомства с киргизами, настало время рассказать об их обычаях и привычках…»
Друг природы, натуралист, конечно, уделяет много места отношению казахов к животным: «Несравненно более ценным богатством, чем юрты, ковры и одежда и уж тем более чем совсем бесполезная здесь серебряная посуда, являются их стада. Даже самые бедные киргизы, чтобы выжить, должны обладать по крайней мере несколькими лошадями. Стада же богатых насчитывают тысячи и тысячи голов. Я убедился, что отдельные богачи обладают поголовьем до 12 тысяч лошадей, в два раза большим числом коз и овец и 300–400 верблюдами. Лошадь всегда была мерилом ценностей, именно ею измеряется приданое жениха, а цена верблюда рассчитывается по стоимости коня. Киргиз без лошади — это то же, что у нас бездомный человек. Без нее он считается беднейшим существом под солнцем. Лошадь самое главное, наиблагороднейшее из домашних животных.
С лошадью связана значительная часть народной поэзии. Потребности стада определяют весь ритм жизни пастухов».
Стада не только определяли ритм кочевой жизни. От них зависело и распределение ежедневной работы. Брем отмечает: «Казах производит на непредвзятого наблюдателя весьма благоприятное впечатление, и оно усиливается с более длительным знакомством: живой ум, здравые суждения, разумность, при условии, что он занимается хорошо известными вещами, миролюбие и готовность прийти на помощь… Все это представляет его как доброго и отзывчивого человека».
Барнаульский музей оказался для Брема кладезем полезной информации. Здесь хранилась коллекция насекомых врача и естествоиспытателя Фридриха Геблера (1782–1850), который неустанно трудился здесь с 1808 года как доктор, заботящийся об улучшении условий жизни сибирских шахтеров. Он составил коллекцию во время своих геологических и биологических экскурсов по Алтаю. Его преемник фон Думберг также прилежно изучал местную природу. Он собрал большой гербарий, который позже был представлен в королевской коллекции в Берлине.
Основой музея было минералогическое собрание и комната с паровым двигателем, который создал великий русский изобретатель Иван Ползунов (1728–1766). В отличие от других типов паровых двигателей эта модель была предназначена не только для перекачки воды, но и для управления мельничной техникой.
Менее благоприятным было состояние птичьей коллекции. Причиной тому — недостаточная квалификация местных коллекционеров. Что и говорить, даже лучшие собрания европейских музеев страдали тогда от плохой подготовки препараторов. Что взять с бедного краеведческого музея далекого Барнаула?
Любопытный по натуре Брем посетил также сталелитейный и другие заводы. Вообще, надо сказать, что Барнаул, в котором в то время жило 30 тысяч человек, произвел на него самое благоприятное впечатление.
Чтобы не обременять себя в пути уже значительно выросшей коллекцией, 13 больших деревянных ящиков были направлены почтой в Санкт-Петербург.
Здесь придется прервать плавный рассказ о путешествии в силу особых обстоятельств. Дело в том, что ранее считалось, что на русском языке о жизни Брема не сохранилось никаких свидетельств, тем более воспоминаний кого-либо, кто встречался с ним во время его поездки по России. Но, оказывается, такие воспоминания имеются. И отдельные отрывки из них мы здесь приводим по тексту журнала «Алтай». Примечательно, что в них содержатся детали, которые помогают лучше понять характер и поступки замечательного натуралиста.
«Этот милейший человек…»
Весною 1876 года мы с радостью узнали, что Брем уже путешествует по южной окраине Алтая и в скором времени будет в Барнауле. Я тогда еще служил в Сузунском медеплавильном заводе и соболезновал о том, что лично не увижу такого популярного человека. Какова же была моя радость, когда меня, как управляющего заводом, потребовали по делам службы в Барнаул. Я ожил надеждой повидаться с Бремом, а с этим чувством явилось упование провести с ним несколько дней и побывать на охоте, так как о таком предположении я слышал ранее, когда еще только ожидали приезда любимого натуралиста.
Прибытие немцев в Барнаул…Кажется, в конце мая или начале июня, хорошенько не упомню, ожидаемая экспедиция прибыла в Барнаул и поместилась в особо приготовленной квартире, хотя и невзрачной, но на главной, Иркутской улице…
Во время этого посещения на Алтае был горным начальником Юлий Иванович Эйхвальд, крайне любезная и симпатичная личность, которая умела радушно принять и угостить дорогих гостей. Нечего и говорить, что г. Эйхвальд виделся с Бремом каждый день то у себя, то у него на квартире. Когда же начальник делал более дружеский, нежели официальный обед, чествуя ученых путешественников, то и мы, собравшиеся в Барнаул управляющие со всех концов обширного Алтая, участвовали за этим столом и лично покороче познакомились с достойными представителями науки. Нельзя не заметить однако того, что многих из нас, за исключением Эйхвальда, кровного немца, стесняло незнание немецкого языка настолько, чтоб можно было говорить на нем. По этому случаю нам приходилось почти только слушать нескончаемые рассказы красноречивого Брема и не раз пожалеть о том, что не можем лично делиться своими впечатлениями с гостями, а затруднять постоянно хозяина, как переводчика, было не совсем удобно. Впрочем, когда мы порядочно подвыпили, то уже не стеснялись и говорили где одними главными словами, где пантомимой, где руками, и хохоту не было конца.
