Вернер Альбринг - Городомля. Немецкие исследователи ракет в России
Я попытаюсь описать тебе мои щедро приправленные предлогами и приставками приключения, которые я испытал после отъезда от северной «пристани» (заимствованное слово) в лунную звенящую от мороза ночь. Мои приключения переживал я чаще всего лежа на спине, один раз даже голый и связанный по рукам и ногам. Однако, моя молодая читательница, я не буду возбуждать твое нетерпение (или лучше я напишу: испытывать твое терпение) и хочу начать свой рассказ:
Поездка на пароходе через большое озеро проходила гладко. Абсолютно никому не мешало, что в днище парохода было небольшое отверстие (на языке специалистов — пробоина). Для таких редких случаев насос подготовлен не был. Это тоже не мешало. Команда составила цепочку ведер (прими это так же, как пример превратного представления). Матросы черпали воду и наполняли ведра с большой выдержкой. Примерно через двадцать минут их терпеливого труда вся вода была вычерпана, так что даже в оставшиеся сорок минут переправы, когда воду уже не вычерпывали, по этому вновь открытому способу, она не поднималась и не убывала.
В Осташкове все уже было трогательно приготовлено. Едва я сделал самостоятельно первые небольшие шаги, появился наш хороший знакомый с острова — Коля, который поддерживал меня и нес мой чемодан. Не говори, юная читательница, что я рассказываю чересчур подробно. Пишущий эти строки в последние годы путешествовал так редко, что теперь мне интересна всякая незначительная деталь.
Мы сделали небольшую остановку в первом ресторане городка. Там в дружеском кругу сидели семь молодых женщин из нашего круга знакомых. В веселом задоре они большинством голосов решили не возвращаться на остров в эту последнюю ночь судоходства. Затем для поднятия жизненного тонуса они начали с дымящегося глинтвейна, а для продолжения приключения собирались переночевать в небольшой гостинице. Конечно, они очень испугались, увидев меня и Колю, решив, что мы посланники островного руководителя Клименко с заданием найти их и вернуть на остров. Да, Ильзе Фризер даже вскрикнула, и ее восклицание прозвучало как жалоба и разочарование. Но все семь тут же успокоились, услышав, что основанием для нашего приезда является моя встреча с хирургом со скальпелем и последующая операция. Тут же у всех возвратилось хорошее настроение и двум мужчинам в обществе амазонок было дозволено выпить бокал вина… Коля спешил выполнить свое задание. Мы снова в холодной лунной ночи двинулись дальше. Для Коли путь показался особенно долгим, он пространно философствовал относительно тяжести моего чемодана.
В больнице меня тут же обследовали врач и старшая сестра. Так как мои боли в животе, по моей оценке, это максимум один день простоя в работе, то у меня были угрызения совести, хотя доставка в больницу и могла бы служить оправданием.
Я сказал, что достаточно здоров. Только врач с острова могла передать меня на попечение своей коллеги в больнице. Но эта врач в свою очередь не разделяла моих сомнений. Она велела принять ванну. Вероятно, в качестве компенсации для пропущенного сегодня банного удовольствия. Затем я должен был одеть взятую из дома ночную пижаму и халат. Одетому во все новое мне показали кровать в чистой больничной палате. Здесь уже находились четыре русских пациента. Мы очень скоро подружились. Сначала они очень умилились, когда я каждому дал по яблоку из своего запаса. Затем наступила моя очередь умиляться. Каждое печенье и каждая плитка шоколада, которые приносили посетители, делились поровну. Это были совершенно естественные дружеские отношения среди рабочих, с которыми я познакомился во время работы на заводе и на службе в армии. Одному из пациентов четыре дня назад сделали операцию аппендицита. Он расхаживал по палате без всяких затруднений. В тот же вечер меня осмотрела вторая врач, говорившая по-немецки. Она констатировала, что непосредственной опасности нет, поэтому сегодня хирурга вызывать уже не будут. С хирургом я познакомился на следующее утро. Это была молодая женщина 27 лет (как, по-секрету, сказала мне медсестра), энергичная, компетентная, вызывающая доверие пациента. Ее диагноз звучал так: «Расширенный гнойный аппендицит. Операция должна состояться сегодня же.» Скоро я услышал за стеной шорох, похожий на шум работающего пылесоса. Друзья по палате сообщили, что этот звук всегда предшествует операциям. Вероятно, стерилизуют инструменты.
Я в это время читал толстую книгу физика Бафиника «Результаты и проблемы естествознания». После этого шума я прервал чтение и собрался с мыслями. Я мог точно определить дату моей операции. Одиннадцатый день одиннадцатого месяца. День, когда в далекой стране на Рейне начинаются карнавалы. Это также день научно-исторического события. 11.11.1911 года было организовано общество кайзера Вильгельма с капиталом в 11 миллионов марок для нужд науки, в последующем преобразованное в общество Макса Планка.
Скоро меня вызвала операционная сестра. Я тут же поднялся и вышел полный достоинства, как актер, провожаемый несколькими парами глаз. Вышел, подобно Дантону, отправляющемуся на гильотину. Однако моя мина была преждевременной. Сестра вызвала меня, чтобы в соседнем помещении побрить мой живот и сделать мне укол морфия. Но, во всяком случае, он был сделан в преддверии предстоящей операции и для облегчения моего состояния во время клацанья по моему животу. Она отпустила меня в палату, предупредив, что операция возможно состоится через десять минут. Когда я после этой отсрочки был вызван опять, то, благодаря репетиции, мой выход из палаты удался с полным достоинством и самообладанием. И куда опять ведет меня сестра? В туалет.
Далее все было более серьезно. Меня ввели в приемную операционной. В стерилизованном помещении я был раздет медсестрой в перчатках и с марлевой повязкой. Я вошел в операционную, где меня ожидали четыре женщины: хирург, операционная сестра и две медсестры. Все четверо в белоснежных одеждах. Из-под марлевых повязок виднелись только живые глаза. Они мне напомнили стыдливых турчанок. Хирург и операционная сестра были в длинных резиновых перчатках. Операционный зал благодаря большим и высоким окнам выглядел очень светлым. По стенам блестели стекла шкафов с хирургическими инструментами. За окном был прекрасный солнечный зимний день с темно-синим небом. В середине зала стоял операционный стол. Я должен был на него лечь. Ловкие руки привязали мои бедра и предплечья широкими ремнями, затем покрыли белой простыней, оставив свободными только область живота и голову. Быстро смазали место операции йодом. Хирург стояла справа. Напротив нее на левой стороне ожидала ассистирующая операционная сестра. Возле моей головы справа и слева стояли две медсестры. С тем, чтобы я не мог видеть всю «live», над операционным столом повесили белое полотенце, образовавшее между моей головой и нижней частью тела непроницаемую стену. Тем не менее я мог кое-что видеть в зеркале висящего над операционным столом большого прожектора, который в этот светлый день не был включен. Но лучше, чем в зеркале, я мог прочитать весь ход операции по выражению лиц обеих медсестер, стоящих справа и слева от меня. Совершенно необычная перспектива. Снизу вверх я размышлял: что обозначает эта складка на лбу, внимание или озабоченность, или нечто худшее? О чем думают эти две девушки под марлевыми повязками? Мне сделали еще три нечувствительных укола в области живота. Я не должен напрягать живот, сжимать кулаки, я должен дышать свободно, предупредила меня операционная сестра. Ее рука постоянно лежала на моем сердце. Я чувствовал, как что-то быстро стекает с правой стороны моего живота. Я дышал спокойно. Боли не чувствовал. Но все тело покрылось испариной. Облегчением было, когда сестра вытирала пот с моего лба и лица. Я пытался взглядом выразить благодарность. Если бы я смог позже это нарисовать! Отражение в прожекторе. Дальше шнур от лампы и еще дальше эти глубокие загадочные фигуры, стоящие, как сфинксы. Я хотел вспомнить имя греческого философа. Нет, не Эпикур. Я вспомнил: «Эмпедокл!».