Джон Гибсон - Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне
Между тем нам удалось поднять на борт шесть малайцев. Большинство из них были ранены осколками в руки и ноги. Когда они спускались в лодку, раздался крик, и мы увидели плывущего к нам маленького японца, оставляющего на воде кровавый след. Он звал нас своим тонким слабеющим голоском. За ним на плоту гнались его кровожадные товарищи. Мы махали ему руками и подбадривали криками. Когда моряк приблизился, мы втащили его на борт и немедленно стали уплывать. Его сородичи что-то визгливо кричали нам вслед.
Через некоторое время появился вражеский самолет. Сделав над баркасом несколько кругов, он стал уходить к берегу. Победа осталась за нами.
Все пленники чувствовали себя плохо. Японец что-то лепетал на своем и кланялся, когда главный старшина наложил повязку на его рану. Пленников положили в торпедном отсеке. Один из них мог объясняться на английском и рассказал, что японцы начали расстреливать малайцев и китайцев, как только мы открыли огонь. До того момента они думали, что перед ними японская подлодка. Пленники показывали нам свои синяки и следы от ударов плетки, оставшиеся на их смуглых плечах.
В ту ночь мы направили разведчикам сообщение о том, что захватили языка. По дороге японцу стало плохо. Мы перевязали его раны и дали лекарства. Из Коломбо нам навстречу направили несколько мотоботов с врачом и переводчиком. Мы встретились с ними посреди Индийского океана. Мотоботы развернулись, разбрасывая куски пены во все стороны, и остановились. Через несколько минут подошли шлюпки с визитерами, которые спустились в лодку и стали заниматься пленными.
На следующий день наша лодка вошла в гавань Тринкомали. Помню, я стоял на мостике, ощущая кожей тепло солнца. В гавани расположился Восточный флот, серые громады кораблей на синей воде. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что пальмы стали зеленее, а паруса яхт белее, чем прежде. Солнце светило ярче, и день казался чудесным, потому что мы завершили последнее патрулирование и через десять дней должны отправиться в Англию. Еще несколько дней назад родина была очень далеко от нас, теперь же казалось, она совсем рядом.
Глава 21
Восстанавливая в памяти события того последнего боя, я прихожу к мысли, что в стремлении достичь согласия с противником гораздо больше красоты и величия, чем в победе над ним.
Вернувшись в Европу, мы обнаружили, что у военных моряков нет прежнего энтузиазма и желания воевать. Победа теперь была не целью, а вопросом времени. У экипажей военных кораблей, встретившихся нам на пути домой, не было прежней решимости и уверенности. Каждый из них чувствовал себя частицей огромной структуры и понимал, что от усилий одного человека мало что зависит.
Аден. Суэц. Порт-Саид. Мальта. Гибралтар. Клайд. Эти названия ассоциировались у меня с гвоздями, вгоняемыми в крышку гроба врага. Война подходила к концу.
Было немного грустно и в то же время чрезвычайно приятно возвращаться в мир, где нет темноты джунглей. Англия еще подвергалась ракетным атакам, кое-где действовали концентрационные лагеря, но в Европе подобные вещи не могли продолжаться долго. Другое дело – Восток. Менталитет японцев, сформировавшийся во времена самураев, засел глубоко в их подсознании, и, как ни старались реформаторы, его тяжело было изменить.
Европа встретила нас радушно. Англия. Мы вошли в залив Клайд, когда вереск стал темно-лиловым, а рябина только начинала краснеть. Когда прошли боновое заграждение и двигатели притихли, появилось странное чувство, как будто все, через что мы прошли, было сном и мы никуда отсюда не уезжали. Над перископом взметнулось что-то белое – это подняли вымпел окончания кампании. Рядом развевался на ветру «Веселый Роджер». Последний поворот и прямо по курсу старая плавучая база, слегка покачивающаяся на приливной волне. Я снимаю бинокль с шеи и вешаю его на переговорную трубу – печальный и в то же время триумфальный завершающий жест. Лодка слегка дрожит, двигаясь к пирсу задним ходом.
Глава 22
Очень медленно опустился занавес, отделивший нас от войны. Долгожданное переоборудование проводили на небольшой верфи в Труне. Экипаж лодки сократился и разделился. Сама лодка, одинокая и безжизненная, стояла в сухом доке. Ремонтные работы велись вяло, док часто пустовал. Порт Антверпена только что открыли для судов союзников, поэтому пользовались спросом железнодорожные паромы и десантные суда, которые старались вводить в строй в первую очередь. Мы изнывали от скуки в местной гостинице, иногда, когда появлялось желание, шли на судоверфь. Там имелся разборный барак «Ниссен», в котором у нас был небольшой кабинет. На столе лежала толстая тетрадь с перечнем дефектов лодки. Ее никто не открывал. Настоящая работа началась только на исходе лета. Нам предстояло провести в доке два-три месяца.
Думаю, в таких условиях падение морального состояния экипажа неизбежно. С другой стороны, оно явилось предостережением и предвестником того, что может произойти, когда война закончится. Нет больше общей цели и чувства единения. Офицеры и матросы разделились. Их трудно было убедить, что необходимо продолжать работать и собирать лодку для другого экипажа, который поведет ее в море. Теперь приходилось вспоминать дисциплинарный устав ВМС, который был не нужен во время нахождения в составе регулярного флота. Персонал базы не любил подводников и относился к нам как к проказливым мальчишкам. Дела шли все хуже и хуже.
Было очевидно, что подводная лодка, эта бездушная машина из стали, дерева и меди, каким-то чудесным образом сплачивала нас. Теперь, когда ее оголили и выпотрошили, наш коллектив развалился, словно дом, у которого нет фундамента. Наши матросы уходили в отпуск и возвращались. Многие из них хотели устроиться на новую лодку и начать все сначала. Однако теперь у них было гораздо меньше возможностей, чем два года назад. Война в Европе входила в завершающую стадию. Большие субмарины еще посылали в Тихий океан. Лодки малых размеров обречены были на прозябание в учебных флотилиях. Наша звезда снова начала меркнуть.
Переоборудование проводилось под неусыпным контролем старшего механика. Бо'льшую часть времени он проводил в лодке и в офисах фирмы-подрядчика. Трудностей у него было предостаточно. Оборудование, которое посылали для ремонта и замены, терялось в пути или возвращалось с большой задержкой, его часто повреждали. Фирма отказывалась нести ответственность за утерянное и испорченное оборудование, мотивируя это тем, что не все механизмы были включены в сопроводительные списки. У нас имелись свои поводы для недовольства. Во-первых, опять бастовали рабочие судоверфи. Во-вторых, непрестанно лил дождь, и на телеграфном столбе висел русский флаг. Бар гостиницы стал тем местом, где мы могли на время забыть о всех проблемах и заглушить уныние наигранным весельем.
