Моисей Дорман - И было утро, и был вечер
Я полностью готов: одет, сумка на боку, вещмешок и одеяло бросил на диван, - чтобы солдаты не затоптали. Никитин потом подберет. Уже последние солдаты выскочили во двор. Будут укладывать имущество в кузова и выкатывать пушки.
Я могу оставить себе пять драгоценных минут. Не для радости. Для прощания, для расставания, для последних слов.
Быстро, перепрыгивая через ступеньки, вылетаю наверх, к хозяевам. Сильно стучу в дверь. Проходит несколько томительных мгновений.
За дверью тихий, дрожащий голос хозяина:
- Кто то ест?
- Пан Богдан, откройте! Мы уходим!
Хозяин медленно открывает скрипучую дверь. Он испуган, не одет, кутается в пальто.
- Мы уезжаем. Совсем. Через десять минут можете закрывать дом. Я прощаюсь с вами. Если что-то было не так, - извините.
Из-за его спины в распахнутом халатике выскакивает Ева. Она все поняла. Бросается ко мне, крепко обнимает теплыми руками мою шею и прижимается губами к щеке. Ее отец изумленно смотрит на нас. Рядом - хозяйка, растрепанная, растерянная, - подняла и сложила на груди морщинистые руки.
- Ева, - тихо говорю я, - вот тебе два письма. Свой адрес я уже написал, полевую почту. Напиши хоть одно слово, сложи вот так и как-нибудь отправляй. Твой адрес я
знаю, но мои письма могут к тебе не попасть. Цензура. Свой адрес на письме не пиши! На всякий случай. Все, что я сказал тебе вчера, -все правда! Жди меня. Буду жив - обязательно вернусь и найду тебя, Ева. Ева, девочка моя любимая... Возьми на память обо мне эту книгу. Больше у меня ничего нет... Хотел подарить тебе счастье... Ну вот...
Я крепко обнимаю Еву, решительно целую в губы и тихо, чтоб не слышали родители, шепчу никому больше и никогда не сказанные слова любви. Ее огромные, полные слез глаза смотрят в мои.
- Теперь, любимая, все. Мне пора уходить. Прощай! Прощайте все!
- Не прощай, Михав, не прощай! До видзенья! Вруце! Я бэндже чекачь! Вруце!
Бледный как стенка пан Богдан не выдерживает:
- Ох! Матка Боска Ченстоховська!
Что-то внутри меня обрывается, и я смиряюсь. Легонько отстраняю от себя Еву, мою возлюбленную, мою надежду. И, кажется мне, совершил непоправимое...
Сбегая вниз, слышу скорбный голос:
- Михав, улица Зельона тши! Зельона тши!
- Я помню, Ева! Зеленая три. Я вернусь, Ева!
Выбегаю на крыльцо. Машины тарахтят на малом газу. Солдаты возятся с пушками.
% % %
Сейчас нужно быть в первом взводе. Там новый командир, там почти все -новички.
Спрыгиваю с крыльца и кричу:
- Младший лейтенант!
- Слушаю, комбат!
- Выводи взвод на улицу и жди меня. Я - к Волосову. Ко мне подходит Никитин:
- Комбат, лейтенанту приказ я передал. И Алимову тоже. Все ваше взял.
"Все" означает вещмешок и одеяло.
- Хорошо. Ждите меня здесь.
Бегу к Волосову. Это близко - две минуты бега...
Волосов, подтянутый, спокойный, стоит во дворе, распоряжается. Его солдаты еще не уложились, но машины уже заведены, прогреваются. Он подходит ко мне, руку - к виску:
- Товарищ лейтенант!. Первый взвод готовится к маршу.
Жму руку. Конечно, по тревоге надо собираться быстрее. Новички не успевают. А с тягачами, это главное, все в порядке. Зайков на месте.
- Опаздываете, - говорю я Волосову, - но суетиться не стоит. Подъедете прямо к штабу. Пока буду докладывать, то да се, вы и поспеете. Сам все проверь, а то новички порастеряют. Смотри: панорамы, оружие, инструмент. Но и не тяни! Тревога, она есть тревога.
- Ясно, комбат! Успею.
У меня есть опыт. Когда тревога, пусть даже боевая, объявляется в тылу, всегда бывает в запасе какое-то время. Опоздание не опасно. Не передовая...
На передовой - другое дело. Все зависит от обстановки. Будь начеку и
соображай, когда сниматься с занимаемых позиций! Там время дорого. Почти всегда смену можно немного задержать или ускорить. Там нельзя тянуть время и ждать дополнительных приказов. Но и чрезмерно горячиться не следует - хуже будет.
Внимательно следи за обстановкой, особенно за минометным и артиллерийским огнем. Обычно, как только наша пехота продвинется вперед, немецкий огонь на некоторое время ослабевает, потому что отходят передовые наблюдательные пункты, меняют позиции минометы и полевая артиллерия. Этот момент нужно уловить поточнее. Тут не зевай, не жди особых команд. Сразу двигай батарею вперед, к следующему рубежу. И пехоте больше поможешь, и своих сбережешь.
Некоторым страшно двигаться сразу за пехотой, если специально не гонят. За непонимание или трусость они потом дорого расплачиваются. Все объясняется просто. Через час-другой после прорыва первой линии немцев начнут сниматься наши "тыловики": тяжелая артиллерия, боепитание, санитарный транспорт, штабы. На дорогах, особенно на перекрестках и переправах, возникнут неизбежные пробки, скопления техники и войск. Потому что дороги расквашены снарядами и бомбами, танками и тяжелыми машинами, мосты сорваны, объезды и переправы не оборудованы. А немцы к этому времени успевают передвинуть на новые позиции минометы, артиллерию и наблюдательные пункты, подтянуть резервы. Тогда их огонь резко усиливается, и все замешкавшиеся получают в наказание так называемые "интендантские подарки" от все огневых средств, "на всю катушку".
Понимание реальной обстановки, динамики боя, а также "чувство местности" приходит в деле, в бою, не сразу. В училище на занятиях по тактике о многом не подозреваешь даже...
Быстрым шагом возвращаюсь ко второму взводу. Здесь уже все готово. Разворачивается машина Батурина. Слышу его голос:
- Лево руля! Прямо! Сдавай понемногу, Ковтун. Стой, дура!
Два солдата - на колесах. Бадейкин повис на стволе, помогая Батурину поднять станины и зацепить их за крюк тягача.
- Навались на колеса! Дружно! - кричит Батурин. - Несмелым не достанется! А ты, елдаш, - обращается он к новому наводчику Хафизу Габидуллину, -прицел из рук не выпускай! Дура! Не расколи! Не то - голову расколю!
Вот и зацепили пушку.
- Пошел вперед, Ковтун! Потихоньку. Чего газуешь, дура!
Я медленно шагаю впереди машины. Меня обгоняет Бадейкин и открывает ворота. Прохожу на улицу. За спиной Батурин кричит:
- Пушку попридержи! Обходи сзади, как начальников. Не лезь под колеса -задавит.
Батурин выезжает на дорогу. Его орудие третье. Через минуту к нему пристраивается четвертое - там Пирья. Подходит Никитин: "С кем поедете, комбат?" Вообще, мое место на марше - в первом взводе, с первым расчетом, там будет и Никитин. Но это потом, когда подойдет Волосов. "Садитесь к Батурину", - отвечаю Никитину.
Смотрю на часы: шесть пятьдесят пять. Волосова нет. Ждать больше нельзя.
