Александр Западов - Новиков
Шварц проездил полгода. Ему удалось говорить с герцогом Брауншвейгским, избранным великим мастером всего масонства. Тот согласился признать независимость организации в России и обещал добиться постановления о том на генеральном масонском конвенте.
Выслушав доклад Шварца о связях, установленных им в Германии, Новиков выразил свое неодобрение. Он как будто чуял беду. Поездка Шварца к герцогу Брауншвейгскому оказалась потом одним из главных пунктов обрушенных на Новикова обвинений.
Но Шварц сделал не только это. Он заезжал в Берлин и виделся с начальниками немецких братьев «златорозового креста» — розенкрейцеров — Вельнером и Теденом, ловкими хитрецами. О результатах этого свидания Шварц рассказал только Николаю Трубецкому и Новикову. Он развернул перед ними картину учения розенкрейцеров с таким искусством, что слушатели поверили, будто они подошли, наконец, к единственно верной масонской программе.
Шварц запасся в Берлине документом, именовавшим его «верховным представителем теоретической степени Соломоновых наук в России», и получил право присваивать степени другим масонам. Русские братья обязывались повиноваться Шварцу и передавать ему взносы на бедных для пересылки в берлинскую кассу ордена. Далее Шварц сообщил, что он добыл теоретическую степень и Новикову, только поменьше рангом.
Завезенное Шварцем из Берлина розенкрейцерство пришлось по вкусу московским масонам. В орден были приняты Иван Тургенев, Алексей Кутузов, Семен Гамалея, Иван Лопухин, брат Новикова Алексей, за ними Трубецкие, Херасков, князья Черкасский и Енгалычев. Образовалась ложа, мастером которой был Новиков. Члены ее рассуждали на религиозные темы и отчасти упражнялись в алхимии, к чему, однако, подготовки не имели.
В отличие от других братьев, ничем, собственно, не занятых, Новиков тащил на своих плечах огромное издательское дело и только изредка участвовал в масонских собеседованиях. На этой почве между ним и Шварцем возникали частые неудовольствия.
— Он меня подозревал в холодности к масонству и ордену, — говорил на допросе Новиков, — потому что я, быв совершенно занят типографскими делами, упражнялся в том урывками, а я, ведая пылкость его характера и скорость, удерживал его, опасаясь, чтобы в чем не приступиться, невеликой осторожностью смотрел на все, что он делал, насколько мне было возможно.
В ноябре 1782 года произошло торжественное открытие Дружеского ученого общества.
Новиков к этому дню отпечатал и разослал приглашения. Вероятно, он сочинял и текст.
Люди напрасно губят время, привлекают жизнь в ленивом бездействии, в сладострастиях. Труднее всего расположить праздное время, о чем говорили и древние авторы. Почему же пренебрегать возможностью укреплять свои душевные силы? А к просвещению себя и приведению в большее совершенство много способствуют помощь друзей, их добрые качества, примеры, советы.
Для этой взаимной помощи и создается Ученое общество, чтобы удобнее было труд и упражнение свободного времени обратить в пользу.
Дружеское ученое общество составляется из людей, знаменитых благородством и других, испытанных в науках, известных своими дарованиями и ревностью к просвещению. Их соединяют взаимный союз, услуги, благосклонность, польза. Особенное внимание общества устремлено будет на те части учености, в которых меньше упражняются — например, на греческий и латинский языки, знание древностей, изучение природы, употребление химии.
Общество не замкнется в своих пределах, станет печатать книги и доставлять их в училища. Утверждена уже Филологическая семинария на тридцать пять студентов. Они будут обучаться в университете предписанным им наукам, а в обществе наставляться, чтобы вступить в учительское звание.
Далее сообщалось, что намерения Дружеского ученого общества нахвалены генерал-фельдмаршалом, главнокомандующим Москвы графом Захаром Чернышевым, архиепископом Платоном, университетскими кураторами Мелиссино и Херасковым и многими почетными людьми. Остается только просить высочайшего покровительства императрицы.
Так было задумано Новиковым и его товарищами это Дружеское ученое общество, и при столь благих намерениях, какие нужно чинить ему препятствия? Ведь сама императрица хлопочет о просвещении России!
Открытие общества состоялось в большой зале татищевского дома у Красных ворот в присутствии многих гостей. Читался отчет о том, что сделано членами нового общества до его официального признания, о благах России и ее выгодах, произнесли речи на французском языке профессор Шнейдер и на немецком — господин Баузе, питомцы общества говорили речи и стихи, член общества Ключарев прочитал оду, речь сказал Петр Страхов — все прошло чинно и благопристойно, пожалуй, в первый и последний для общества раз. Члены его, предполагавшие, что императрица их поддержит, совсем не понимали характера Екатерины. Мысль о том, что кто-то без нее нечто придумал и чья-то инициатива может получить осуществление, была ей нестерпима. Советчики царице не требовались.
Дружеское ученое общество было весьма заметным объединением, и к нему старательно присматривались в Петербурге. Масоны были подозрительны Екатерине II. Она приказала следить за их корреспонденцией. Письма распечатывались на почтамте, и с них снимались копии.
Куратор Московского университета Иван Мелиссино не доверял Шварцу и не скрывал этого. После нескольких стычек Шварц в конце 1782 года вышел в отставку, съехал с университетской квартиры и поселился в доме Новикова. В эти месяцы, до своей болезни и смерти, Шварц набирал новых членов ордена.
Непосильные труды расстроили здоровье Новикова. Он проболел несколько месяцев и поправлялся медленно. Семья жила в Авдотьине. Александра Егоровна проводила дни и ночи у детских кроваток — хворали сын ее Иван и дочь Варвара — и у постели больного мужа.
В Авдотьине Новиков узнал о смерти Шварца, приключившейся после долгой болезни. Он умер в феврале 1784 года, ненамного перейдя тридцатилетний возраст. Московские масоны остро переживали утрату. Вдову Шварца и двух его сыновей Новиков приютил в своем доме.
Руководителем московских розенкрейцеров из Берлина был назначен некий барон Шредер. По орденским правилам Новиков подчинялся ему, обязанный представлять отчеты в издательских делах, сообщать о своих переживаниях и поступках. Новиков не уважал Шредера — вскоре обнаружилось, насколько прав он был в своей оценке, — но подчинялся дисциплине и заставлял себя выслушивать поучения начальника.
«Между мною и бароном всегда была холодность, — писал потом Новиков, — а я не имел к нему по молодости его доверия, также и он меня не очень любил. Сверх того как он не знает по-русски ни слова, я ни по-немецки, ни по-французски, мы весьма мало говорили, и то через третьего. Знакомства между нами сделаться не могло».
