Борис Федоров - 10 безумных лет. Почему в России не состоялись реформы
Нужные слова были сказаны, но это не помогло. Помню, что я тогда полушутя предлагал Е.Гайдару подать вместе в отставку в момент приезда Б.Клинтона в Москву — иначе не заметят. Он не стал ничего делать.
Я написал официальную бумагу Президенту с прошением об отставке примерно через неделю после Е.Гайдара вне всякой прямой связи с ним (только Э.Памфилова последовала за ним в знак солидарности). Мой уход длился чуть ли не три недели, так как долгое время не было ответа.
Главным побудительным мотивом отставки было отсутствие реальной поддержки сверху моим усилиям, одним из сиюминутных поводов было стремление В.Черномырдина снизить мой статус и, соответственно, Минфина, сделав его формально ниже, чем у Ю.Ярова или А.Заверюхи. Мне предлагалось отказаться от статуса вице-премьера при сохранении его за другими членами Президиума правительства.
С другой стороны, я находился в тяжелом моральном положении, так как давление на меня возрастало. Я чувствовал себя загнанным в угол, изолированным. Поддержки ни от кого не было.
Мое заявление об отставке Виктор Степанович даже рассматривать не стал: «Не я тебя назначал, не мне и увольнять. Я претензий к тебе не имею».
А из Кремля все не было ответа, и я как бы «завис» — не там и не здесь. Все делали вид, что ничего не происходит. Но противники с радостью усилили подрывную деятельность. Никогда не забуду заседания в Кремле Совета безопасности (я был его постоянным членом), на который меня не допустили весьма неприличным образом, хотя перед выездом я дважды справлялся о целесообразности моего участия. О.Лобов, правда, потом по телефону извинился (наверное, потому, что указа об отставке все еще не было).
В средствах массовой информации каждый день сообщали, что моя отставка еще не принята. Все выглядело как фронтовые сводки, особенно по Си-эн-эн и другим зарубежным каналам.
Были и провокации. Известный тележурналист С.Доренко вдруг сообщил по ТВ в «Подробностях», что Б.Федоров был в американском посольстве и чуть ли не просил себе там работу. Учитывая, что я постоянно находился под «прикрытием» людей из Главного управления охраны и в тот день даже не покидал стен Белого дома, остается только догадываться, кому нужна была эта ложь.
Интересно, что в те дни и сразу после моей отставки В.Черномырдин делал немало странных заявлений. В том, духе, что период экономического романтизма закончился, что нужно учесть мнение избирателей после выборов, что инфляция у нас носит особый «инерционно-колебательный характер» (интересно, кто придумал этот термин), что бороться с ней надо загадочными для меня немонетарными методами и т. д.
Я не знаю, кто вкладывал эти слова в уста В.Черномырдина, но его намерения ограничить роль экономистов-демократов и «завлабов» (кого он имел в виду — А.Шохина, Е.Гайдара или С.Шахрая?) всем были очевидны. Премьера явно подбивали к ревизии всех реформ 1990–1993 годов.
Наконец состоялась моя короткая встреча с Борисом Николаевичем — весьма конструктивная и благожелательная. Он не хотел меня отпускать и не предъявлял никаких претензий. Но я ставил некоторые жесткие условия (прежде всего — устранение В.Геращенко и А.Заверюхи), на которые он не мог тогда пойти прежде всего из-за позиции В.Черномырдина. В любом случае расстались мы без взаимных обид.
Поэтому я не изменил своего решения, хотя, наверное, это была и ошибка, основанная на эмоциях и недостаточной политической опытности. Мне, наверное, не хватило выдержки, я слишком нервничал. Сегодня я это понимаю.
Прошло время, Б.Ельцин избавился от В.Геращенко, A.Заверюхи и многих других, хотя сделано это было слишком поздно. Правда, потом по какой-то иронии судьбы B. Геращенко снова оказался в Центробанке с известными результатами. Вот такие гримасы истории.
Надо сказать, что не будь тогда скандалов с моей отставкой и отставкой Е.Гайдара, наших абсолютно жестких заявлений и выступлений (в том числе в Давосе), то, скорее всего, намерения свернуть реформы были бы исполнены и наша экономика пострадала бы еще больше.
Еще одно — последнее — мое достижение в правительстве, оставшееся почти незамеченным, — публикация в январе 1994 года доклада «Российские финансы в 1993 г.» — самого полного и честного обзора состояния российской экономики и финансов за многие десятилетия. Это был своеобразный отчет о работе — подробное изложение наших конкретных действий, достижений и неудач.
Экономисты и журналисты его не увидели, а Министерство финансов после моего ухода отказалось признавать его своим официальным документом. В последующие годы C. Дубинин, В.Пансков, А.Лившиц и другие не пытались дать такой обзор наших финансов. Очень жаль.
Огорчило меня и то, что через несколько дней после моего ухода бюджет по расходам раздули, появились денежные суррогаты, зачеты, все, чего нам удалось избежать в 1993 году. Помню, как А.Лившиц поверить не мог, что в мою бытность в Минфине ничего подобного просто не существовало.
Точно так же при мне не было заключено ни одного соглашения с республиками в составе России. Я яростно сопротивлялся этому асимметричному подходу С.Шахрая, так как, на мой взгляд, это разваливало государство. На меня давили, жаловались Б.Ельцину, но я стоял как скала. После моего ухода М.Шаймиев заявил: «Теперь Татарстан может спать спокойно». Буквально через несколько дней после моего ухода начали штамповать эти вредные соглашения.
С.Дубинин, который стал и.о. министра, не смог сохранить ведущую роль Минфина. Он хороший специалист, но не борец и слишком поддается разным влияниям. Именно тогда, в 1994 году, начался откат от реформ, многочисленные ошибки и компромиссы, нарастание коррупции и многие другие проблемы. Он не смог или не захотел этому противостоять по мягкости характера.
Государственная дума: 1994–1997 годы
РОССИЙСКАЯ ГОСДУМА — ОПЛОТ «ДЕМОКРАТИИ»
После моего второго ухода из Российского правительства наступил довольно длительный период размышлений. В этот раз я не был безработным, так как был избран депутатом Государственной думы по одному из московских округов. Впереди было, по крайней мере, два года законодательной работы[23].
Первые полгода я не был особенно активен в политике и, как председатель подкомитета по денежной кредитной политике в бюджетном комитете Государственной думы, занялся новым законом о Центральном банке. Он был написан мною буквально за месяц с привлечением большого практического материала и опыта разных стран мира.
Начался процесс пробивания этого законопроекта, и мне приходилось много времени уделять постатейному согласованию закона с В.Геращенко, Д.Тулиным, Т.Парамоновой, А.Хандруевым и другими представителями Центрального банка.
