Бен Брайант - Командир субмарины
Когда пришла наша очередь, и мы устроили такую вечеринку, после которой я, однако, не разрешил ни одной женщине подняться на борт. Нам предстояла серьезная работа по доводке лодки. В то время предоставляемый испытательный период едва превышал минимально необходимый, поэтому все новые лодки приписывались к третьей флотилии в Клайде на короткий, но интенсивный период доработки. Ронни Миллз и Ионидис, кэптен и командер нашей флотилии, достали все, что казалось возможным в то тяжелое время. Дела в Северной Африке обстояли настолько серьезно, что все лодки отправлялись на службу, едва их признавали готовыми к безопасному погружению. Надеялись, что им хватит время в пути, чтобы обтереться и навести окончательный глянец.
Такая политика диктовалась необходимостью, и те, кому удавалось выжить, получали хорошую закалку. Через восемнадцать месяцев мне пришлось сменить Ронни Миллза, который отвечал за учебно-контрольные походы наших лодок. Потери среди наших лодок во время первых боевых походов оказались столь тяжелыми, что Клод Бэрри, который сменил Макса Хортона на посту командующего подводным флотом, предоставил нам столько времени для тренировки, сколько мы считали необходимым, чтобы сделать лодку пригодной к боевому патрулированию. Конечно, ход военных действий создавал совершенно разные условия, поэтому трудно проводить какие-то аналогии, но, несмотря на тот факт, что большинство лодок имело новые сборные экипажи, лишь одна из всех прошедших долгий тренировочный курс пропала - это субмарина "Стоунхендж". Я уверен, что только чрезвычайные обстоятельства и острая необходимость могут послужить поводом для отправки в боевые условия недостаточно обученные экипажи. Флаги могут выглядеть очень нарядно и на мачтах, и на картах, украшающих стены кабинетов военных чиновников, однако, если эти флаги символизируют плохо обученные боевые единицы, об их ценности судить трудно.
Нам удалось получить немного больше учебного времени, чем остальным, поскольку мы оказались "первыми в своем роде", то есть первой лодкой нового поколения субмарин, и нам предстояло выполнить более обширную программу испытаний, но все равно, весной 1942 года из Клайда в Гибралтар вышла не совсем готовая к боевым действиям субмарина. Большинство рядовых, старшин и офицеров, кроме специалистов машинного отделения, присоединились к нам незадолго до нашего отплытия. Порой им не хватало опыта, а то и знаний в своем деле, зато энтузиазм компенсировал эти недостатки. На недавней встрече старых товарищей один из них, Данком, электромеханик, напомнил мне о том, как я его принял. При первой нашей встрече я сказал ему, что меня очень мало волнует отсутствие у него знаний в настоящий момент, но мне нужны парни, готовые учиться и работать как проклятые, с утра до ночи.
Тогда меня мало заботил тот факт, что столь значительная часть экипажа пропустила даже тот небольшой период практики, который мы получили; да и не было нужды волноваться на этот счет. Для командира субмарины было вполне обычным делом верить в то, что его команда - лучшая в Королевском военно-морском флоте, а значит, и в целом мире. Больше того, мне кажется, что экипаж отвечал взаимностью. Во всяком случае, я твердо знаю, что на "Сафари", так же как раньше на "Силайон", мы жили одной большой дружной семьей, хотя должен признать, что порой команде приходилось со мной нелегко.
Помню, что после войны кто-то сказал мне:
- Разумеется, мы всегда знали, когда обстановка начинала усложняться.
Это высказывание задело меня за живое: я-то пребывал в твердой уверенности, что всегда сохранял внешнее спокойствие и хладнокровность, невзирая на свои истинные чувства. Поэтому потребовал дальнейших разъяснений.
- О, все очень просто, - услышал я в ответ. - В таких случаях вы неожиданно становились излишне вежливым.
Некоторые люди умудряются постоянно дурачить своих начальников, но никому еще не удавалось долго обманывать тех, кем выпала честь командовать. Думаю, меня можно простить за непонимание того факта, что мои подчиненные знали, когда тучи сгущаются над моей головой. Я не могу вспомнить ни единого случая, ни на "Сафари", ни на "Силайон", когда каким-либо образом дал понять окружающим, что обстановка выходит за рамки обычной службы и работы.
И вот наконец настало апрельское утро, когда мы сказали "до свидания" нашим женам и подругам, попрощались с товарищами по третьей подводной флотилии, помогавшими справляться с неприятностями и неувязками, и отправились в Средиземное море. Нам предстояло присоединиться к восьмой флотилии, базирующейся в Гибралтаре. В то время из-за германских бомбардировок нашим субмаринам пришлось перебазироваться с острова Мальта, и восьмая флотилия совершала длинный переход из Гибралтара, чтобы действовать у берегов Италии и Сицилии. В то же время первая и десятая флотилии действовали с восточного побережья Средиземного моря. До тех пор пока нам не пришлось покинуть Мальту, восьмая флотилия занималась главным образом тем, что наводила лоск, как технический, так и в обучении персонала, на только что прибывшие из дома субмарины, а затем отправляла их дальше на восток. Теперь же ей предстояло превратиться в самостоятельную крупную боевую единицу. В то время Гибралтарский пролив служил для британских субмарин своеобразным односторонним клапаном - немногие из них выживали при исполнении боевого задания и по окончании положенного срока - восемнадцать месяцев - возвращались к родным берегам. Но тогда мы, конечно, совсем не думали об этом.
На начальном этапе моей главной и самой трудной задачей стало убедить подчиненных, что каждую минуту, остающуюся после выполнения обязательных ежедневных задач, даже в ущерб сну, мы должны посвящать учебе и тренировкам на новом пока для нас оборудовании. Все рвались в схватку с врагом, а нудные повторяющиеся упражнения раздражали людей. С моей точки зрения, даже если команда этого не понимала, выход из Клайда в Гибралтар оказался необычайно ценным уроком, и мы прибыли на место гораздо более боеспособной субмариной, чем начали свой поход. Исключение составляла лишь орудийная часть, поскольку условий для практики в этой области пока не представлялось. Нам пришлось учиться в боевых условиях.
Оставалась надежда встретить на своем пути немецкое судно, прорвавшее блокаду: именно так годом раньше наша лодка "Ург" потопила одно из них. Но нам в этом отношении не повезло. Подобные суда оказались чрезвычайно редкими, проходили на очень большом расстоянии и друг от друга, и от нас, а в португальских портах я видел знакомые названия германских кораблей, о которых сообщала разведка. Они стояли там, когда два с половиной года назад наши лодки - "Силайон", "Салмон", "Шарк" и "Снаппер" - шли на север, чтобы начать военные действия. Тогда мы боялись, что, пока до нас дойдет очередь, война закончится. А теперь от всей этой компании осталась лишь одна "Силайон", а конца войне все еще не было видно. Восьмая армия занимала оборонительную позицию, Роммель угрожал Египту; Мальта находилась в осаде и испытывала острый недостаток в снабжении; и только наши субмарины могли действовать в Центральном Средиземноморье. Когда весной 1942 года Муссолини вынудил наши лодки уйти с берегов Мальты, он весьма опрометчиво похвастался, что выгнал их и из Центрального Средиземноморья; однако ему пришлось удостовериться в том, что он глубоко ошибался.
