Александр Сенкевич - Елена Блаватская
После этого меня проводили в гостиную, полную народа, ко мне подошла княгиня Адемар и приветливо отвела в другой конец комнаты, где сидела мадам Блаватская.
После слов приветствия и извинившись, она сказала, что собирается вечером обедать в Париже с герцогиней де Помар, и пригласила меня к ней присоединиться. Поскольку герцогиня была моим старым другом и я была уверена, что мое присутствие не покажется ей навязчивым, я согласилась. Вечеринка прошла в приятных разговорах со многими интересными людьми и в слушании живой речи мадам Блаватской. По-французски она говорила гораздо свободнее, чем по-английски. Здесь у нее было даже больше почитателей, чем в Лондоне.
В поезде из Энхейна в Париж Е. П. Блаватская была молчалива и рассеянна. Она призналась, что устала, и мы разговаривали очень мало, разве что об очень обыденных вещах. Только однажды после долгого молчания она сказала мне, что отчетливо слышит музыку из «Вильгельма Телля», и заметила, что эта опера была всегда одной из самых ею любимых.
Мое любопытство было затронуто, обычно в это время оперных представлений не давали. Впоследствии, наведя справки, мне удалось выяснить, что ту самую арию из «Вильгельма Телля» в тот день и в то самое время исполняли на концерте в театре «На Елисейских полях». Действительно ли мелодия достигла ее слуха, когда она находилась в состоянии гиперэкстаза, или на нее снизошел свет астрала, я не знаю, но с тех пор я не раз убеждалась, что она может слышать то, что происходит на расстоянии.
В тот вечер, с герцогиней де Помар, не происходило ничего такого, о чем стоило бы говорить, но, когда я собиралась возвратиться в гостиницу, мадам Блаватская попросила меня приехать к ней завтра в Энгейм. Что я и сделала. Там меня сердечно встретила мадам Адемар, но лично пообщаться с мадам Блаватской удалось не более чем в предыдущий день. Однако я с удовольствием познакомилась с мистером Джаджем, исполнявшим в то время роль ее личного секретаря, мы с ним много беседовали, гуляя в свободные часы по красивому парку в тени деревьев.
Мадам Блаватская провела весь день, запершись в комнате, и я встречалась с ней только по вечерам за обеденным столом, где она была окружена почитателями и с ней невозможно было поговорить наедине. У меня нет никаких сомнений, которые возникали у меня в трудности преодолеть барьер, и те отсрочки в серьезном разговоре, который у нее ко мне был, являлись моим испытательным сроком, хотя в то время я об этом не подозревала.
Наконец у меня возникло острое желание вернуться в Швецию и больше не испытывать гостеприимство хозяев. Я отвела в сторону мистера Джаджа и попросила его передать «старой леди», что, если ей нечего мне сказать, я уеду на следующий день.
Вскоре меня пригласили к ней в комнату, и последовала беседа, которую я никогда не забуду.
Она сказала мне многие вещи, которые, как я думала, были известны только мне самой, и закончила беседу, сказав, что два ближайших года я должна буду посвятить исключительно теософии.
В то время у меня были причины считать это для себя совершенно неприемлемым, и, поскольку умалчивать это было бы нечестно, я чзЛвствовала себя обязанной сказать ей об этом.
Она лишь улыбнулась в ответ и произнесла: «Учитель говорит, значит, так и будет».
На следующий день, попрощавшись с Адемар, я уехала. Мистер Джадж проводил меня до станции и посадил в поезд. Ночью, трясясь в поезде, я думала о том, оправдаются ли ее слова, а также о том, что я совершенно не пригодна для подобной жизни и что совершенно невозможно преодолеть все барьеры, которые стоят на моем пути к цели, которую она мне предначертала.
Осенью 1885 года я готовилась покинуть свой дом в Швеции с тем, чтобы провести зиму с друзьями в Италии и по пути нанести обещанный визит мадам Гебхард в ее резиденцию в Эльберфельде.
Это произошло, когда я была занята приведением в порядок своих дел, думая о долгом отсутствии, что было не впервой в моей практике.
Я приводила в порядок статьи, которые собиралась оставить дома, и вдруг услышала голос: «Возьми эти книги, они тебе пригодятся во время путешествия».
Я могу сказать, что у меня были развиты способности к ясновидению и яснослышанью. Мой взгляд упал на том с рукописями, который лежал в куче вещей, которые я собиралась запереть до моего возвращения, считая, что они мне не понадобятся во время каникул. Это была коллекция записей по поводу Тарро и отрывки из Каббалы, которые были подобраны для меня другом. Однако я решила взять книгу с собой и положила ее на дно одного из моих чемоданов, с которыми собиралась отправиться в путешествие.
Наконец пришел день моего отъезда из Швеции.
Это было в октябре 1885 года. В Эльберфельде меня ожидал сердечный прием мадам Гебхард. Постоянство дружбы с этой прекрасной женщиной долгие годы являлось источником душевного комфорта. Она поддерживала как меня, так и мадам Блаватскую. И чем больше передо мной раскрывался ее честный и достойный характер, тем с большим восхищением я к ней относилась.
Оказалось, что мадам Блаватская и некоторые члены Теософического общества провели у нее около 8 недель осенью 1884 года, и ей нужно было многое мне рассказать о тех интересных случаях, которые происходили в это время.
Таким образом, я вновь попала под влияние, которое оказало на меня сильное воздействие в Энхей-ме, и почувствовала, что во мне вновь пробудился интерес к мадам Блаватской.
Однако время поджимало, мне нужно было ехать в Италию. Мои друзья не переставали настаивать на моем приезде, и, наконец, я определила дату своего отъезда.
Когда я сказала мадам Гебхард, что через несколько дней ее покину, она мне рассказала о письме, которое получила от мадам Блаватской, где та жалуется на одиночество.
Она была больна телом и душой. Ее единственным компаньоном был слуга-индус, которого она привезла из Бомбея и о котором я расскажу позже. «Поезжайте к ней, — сказала мадам Гебхард, — она нуждается в сочувствии, и вы сможете ее подбодрить. Я этого сделать не могу, у меня много других дел и обязанностей, но вы можете по-дружески ей помочь, если хотите».
Я все обдумала, для меня это было возможным, рискуя, конечно, при этом огорчить своих друзей в Италии, в конце концов это незначительно изменило бы их планы. И я решила, что раз Е. П. Блаватская хочет меня видеть, я поеду к ней на месяц, а уже потом на юг.
Таким образом, как она и предсказывала, в обозначенный срок обстоятельства снова привели меня к ней.
Мадам Гебхард была очень обрадована, когда я сказала ей о своем решении: я показала письмо, которое написала «старой леди» в Вюрцбург. В нем говорилось, что если она захочет меня принять, я смогу провести с ней несколько недель, поскольку мадам Гебхард считает, что ей сейчас нужна забота и общение.
