Михаил Демин - Таежный бродяга
— Где же ты болтался, а? Телефонограмма из Москвы пришла месяц назад. И с тех пор мы ждем… Что случилось?!
— Да так… Не повезло, — начал я по привычке, — сами знаете, как бывает…
Но тут же я сообразил, что стандартная эта фраза выглядит здесь нелепо. И переведя дух — добавил быстро:
— Со мной, собственно, что произошло? Я, понимаете ли, заболел в дороге. Сильно заболел. И валялся все это время у каких-то чужих людей… И… да! И тогда же потерял все свои вещи и документы.
— Потерял документы? — недоверчиво переспросил Скелет, — и все вещи? Это ты-то, старый поездной вор?
— Во-первых, я уже не вор, — воскликнул я. — А во-вторых… ну, случилось так… Судьба! — (Вид у меня при этом был обиженный, и глаза — ярко голубые!) — В конце концов, каждый ведь может заболеть, свалиться, попасть в беду… Я не живой человек, что ли?
— Ладно, — сказал Скелет. И костлявой своей ладонью хлопнул по столу — по пачке бумаг. — Это все пустяки. Документы потом выдадим… Да это — не к спеху; тебе ведь они сейчас ни к чему! Главное что? Главное — то, что ты наконец появился! Еще бы недельки две ты вот так «проболел» — и нам пришлось бы объявлять республиканский розыск. А что это значит, ты сам, надеюсь, понимаешь!
Так мы с ним потолковали недолго. Потом он подошел к висящей на стене карте области и на миг задумался перед нею.
В центре карты размещалось большое желтое пятно: оно обозначало степь. А по сторонам, заполняя все оставшееся пространство, простиралась сплошная зелень тайги, испещренная горами, ручьями и реками. Самой крупной водной артерией Хакассии был Енисей. Притоком его — речка Абакан. А в нее, в свою очередь, впадал извилистый, путаный Аскиз, берущий начало в верховьях Саянского хребта… Я рассматривал все это с интересом; здесь мне теперь предстояло жить. И кто знает — сколько? Может быть — весь остаток своих дней?
Видит Бог — картина мне эта, в общем, понравилась. Она была живописна — Хакассия! Она была велика! Судя по масштабам, обозначенным на карте, территория ее превышала Швейцарию. Одним своим краем на севере она граничила с Красноярским краем, а другим — на юге — почти вплотную примыкала к Монголии. От Монгольских границ ее отделял узенький (в двести километров) кусочек гористой Тувы. Да, здесь пахло просторами, угадывался истинно сибирский размах…
Скелет сказал, искоса глянув на меня:
— Ты как вообще-то намерен — серьезно жить, правильно? А? Без фокусов?
— Конечно, — сказал я, — именно — так.
— Хочешь все начать — по—новому?
— Да…
— Ну, тогда я думаю предложить тебе вот этот вариант… Гляди!
Узкий сухой его палец скользнул вдоль ниточки Аскиза и уперся ногтем в очертания Восточно-Саянского хребта, в самое сердце водораздела.
— Вот тут, в селе Белые Ключи, есть леспромхоз. Он молодой, только недавно образовался… Так что все у тебя будет теперь — новое!
И потом — прижмурив один глаз:
— Из Москвы нас специально просили посодействовать тебе, помочь… Не знаю уж — почему. Кто-то там о тебе заботится… Что ж, мы тоже, — как видишь — проявляем внимание, заботу.
— Ничего себе, забота, — пробормотал я кисло. — Загоняете черт-те куда!
Хакассия мне, конечно, понравилась, — но все же район, выбранный Скелетом, выглядел очень уж диким, глухим. В самом сердце водораздела! Это было уже слишком… Случилось как раз то, чего я опасался с самого начала: меня упрятывали далеко, надежно. Отрезали от мира — напрочь!
— Все для твоей же пользы, — сказал Скелет. — Учти! Только для этого… Поживешь в горах, на природе, в стороне от соблазнов, — поработаешь лесорубом — может, что-нибудь из тебя и получится.
— Может быть, — проговорил я устало. Я был сейчас на пределе и едва держался на ногах, и уже плохо соображал, что к чему… Сказались недавние волнения, тревоги, голод. — Делайте, как хотите. Отправляйте хоть в преисподнюю… Я разве спорю?
— И хорошо, — покивал Скелет, — и правильно. Спорить с нами не надо. Это к добру не ведет!
* * *Белые Ключи оказались довольно крупным селом, расположенным в долине Аскиза и окруженным пологими, поросшими лесом, горами. Местность здесь напоминала бушующее море: горы вздымались и опадали, и уходили, чередуясь, за горизонт — словно зеленые волны. И клубящийся по вершинам туман, он был, как морская пена. И ветер нес оттуда несмолкаемый рокот и гул.
В долине обитали староверы, иначе именуемые кержаками.
Секта эта давняя, родившаяся еще при царе Алексее Романове, во время раскола. Отделившись от Никонианской — обновленной церкви, приверженцы старой веры ушли тогда в леса и поселились на реке Керженец (отсюда и название — кержаки). А затем, скрываясь от преследований, — двинулись дальше, перевалили через Урал и, наконец, осели в Сибири, в самых диких, труднодоступных местах.
Между прочим, в азиатской этой глуши было несколько старинных русских сел, и — вот любопытная деталь! — каждое из них принадлежало какой-нибудь религиозной секте. Нормальная, классическая, православная церковь здесь как-то почти не прижилась; она сохранилась лишь в городах, в местах более или менее цивилизованных.
В тайге имелась, например, секта «скопцов», кастратов с бабьими голосами и пухлыми лицами. Они стерилизовали себя во имя Господа нашего; ради спасения души и избавления от первородного греха.
Компания это была сугубо мужская. Хотя как их, собственно, назвать мужчинами? Лишившись главного своего признака — лишившись пола — они утратили многое… И единственная страсть, оставшаяся им, — была страсть к наживе, к накоплению. Скопцы жили крепко, богато, расчетливо. И славились в тайге, как самые ловкие спекулянты и беспощадные ростовщики.
Существовали также «хлысты». По отношению к скопцам они являли собою полную противоположность. Суть их веры заключалась не в отрицании секса, а наоборот — в самом активном его применении. Сборища их происходили в особых тайных помещениях, лишенных окон. Мужчины и женщины отбирались в равной пропорции. И сначала они творили молитвы, а потом начинали истязать себя, бить хлыстами, винясь перед Богом и бичуя грешную плоть… Постепенно верующие впадали в транс. Затем свет гасился, и начиналась всеобщая свалка, экстаз, групповая «любовь», именуемая на языке сектантов — радением.
"Радеть" — на старорусском языке значит — «стараться»… Вот так они «старались» все ночи напролет. И дети, неизбежно появляющиеся в результате общих радений — считались уже детьми Бога. На земле официальных отцов не имели… Да ведь и то сказать, легко ли разобраться, кто — с кем и кто кого в безумной этой свалке и абсолютной тьме?!
