Анатолий Кожевников - Стартует мужество
За сутки пехота прошла более тридцати километров, а танки углубились до семидесяти. Зенитная оборона врага была дезорганизована. Не появлялись и немецкие самолеты: большинство из них наши танкисты захватили прямо на аэродромах. Мы наносили удар за ударом, не встречая серьезного сопротивления.
В этот день мы здорово устали, и вечером как-то особенно захотелось заглянуть на гостеприимный огонек, посидеть в тепле и в домашней уютной обстановке. Такая возможность у нас была: по соседству с нами жила эвакуированная из Ленинграда семья Череновых — Вера Антоновна и две ее дочери Леля и Наташа. Пол в комнате Череновых был чисто вымыт, в «буржуйке» весело потрескивали дрова.
Вера Антоновна обрадовалась нашему приходу. Она забросала нас вопросами и стала корить за то, что не были вчера.
— Им, мама, наверное, стыдно было. Они весь день без дела просидели, когда другие воевали, — вмешалась пятнадцатилетняя Леля.
— Перестань, стрекоза, — вступилась за нас Наташа. Она была старше сестры и относилась к ней покровительственно.
— В самом деле, вчера нам стыдно было зайти, — поддержал Лелю Егоров.
— А мы сильно напугались, когда начала артиллерия стрелять, — говорила Вера Антоновна. — Думали, немец в наступление пошел. Слава богу, ошиблись. Ну, в добрый час! Значит, и вы его сегодня били. Хорошо, говорите, били? А главное, что теперь — все дома.
Разговор незаметно сменился воспоминаниями о мирной жизни. Вера Антоновна стала мечтать о возвращении в Ленинград. Правда, до этого счастливого дня было еще очень далеко, но все мы охотно поддерживали разговор.
Тем временем Мишутин, уединившись с Наташей, о чем-то вдохновенно ей рассказывал. Судя по тому, как он незаметно для себя нажимал пальцем правой руки на незримую гашетку пулемета, можно было догадаться, что летчик рассказывает о сегодняшних штурмовках. Наш молодой друг еще никому не говорил о своих чувствах к Наташе, но мы сами успели заметить, что он к ней неравнодушен.
Когда в лампе выгорел керосин и на полу отчетливее заиграли красноватые огоньки «буржуйки», вспомнили, что уже поздно. Летчики пожимали руки хозяевам.
— Приходите завтра, — сказала Вера Антоновна. — Я без вас скучаю. А то погоните фашистов на запад, улетите внезапно, как и прилетели, и мы опять останемся одни.
От этих слов Мишутин сделался грустным.
— А что, если Наташу взять в наш полк, — сказал он вдруг, когда мы вышли из дома. — Есть же в соседних полках девушки.
— А ты говорил с ней об этом? — спросил Кузьмин.
— Конечно говорил, а как же, — ответил Мишутин.
— Вы лучше договоритесь встретиться после войны где-нибудь в Ленинграде, — мягко посоветовал Вася Соколов.
Мишутин промолчал. А когда в нашем «номере» все уснули, он повернулся ко мне — мы лежали рядом — и с какой-то удивительной откровенностью стал рассказывать о своей жизни. Это была обыкновенная жизнь хорошего советского парня, чистая и ясная: школа, ФЗУ, работа на заводе, аэроклуб, Борисоглебское летное училище и — война. Многое из того, что пережил он, было знакомо и мне. Я, наверное, хорошо, сочувственно слушал, потому что, выговорившись, Мишутин со вздохом закончил:
— Поговорил с тобой — и на душе легче стало.
— Ты любишь Наташу? — осторожно спросил я. Он помолчал, словно еще раз взвешивал свои чувства, и убежденно произнес:
— Люблю.
— Да, — невольно вздохнул я. — Дела! Война и любовь. Трудно им уживаться.
Мишутин не ответил: он думал о своем.
— Ну, давай спать, — сказал я, повернувшись на другой бок. — Холодновато у нас становится, значит, погода улучшается. Завтра опять войны по горло…
Неравный бой
Летчики шли на аэродром вереницей, по узкой тропинке, скрипя промерзшим за ночь снегом. По полю, укатанному катками и гладилками, прохаживался новый командир дивизии Немцевич. На нем как-то особенно ладно сидело авиационное обмундирование, а черная кубанка придавала ему вид залихватского рубаки.
— Эх, нашему Бате саблю бы, да на коня, — в шутку сказал кто-то из летчиков.
Немцевича с первого дня его прихода в дивизию все стали ласково называть «Батей». Он и в самом деле был для нас отцом — строгим, но душевным и отзывчивым.
— Как дела, орлы? — с открытой улыбкой обратился к нам комдив.
— Отлично, — наперебой ответило несколько голосов. — Совинформбюро сообщило, что дела на нашем фронте идут успешно, значит, и у нас тоже.
— Тоже, да не совсем. Мне кажется, аэродром не в порядке. Мороз прихватил верхний слой, а под ним снег рыхлый. Взлетать нужно с полуопущенным хвостом, а то можно и скапотировать. Сегодня надо быть повнимательнее: в такую погоду можно ожидать налета на наши подвижные части больших групп бомбардировщиков противника.
Побеседовав с нами, Немцевич уехал на командный пункт, а мы разошлись по самолетам.
Механик доложил о выполненной работе и о готовности машины к боевому вылету.
— Отлично вчера штурмовали, товарищ командир, — улыбаясь, говорит Закиров.
— Да, штурмовали хорошо. С твоей помощью. Молодец, Закиров, — хвалю оружейника. — Пушки работали как часы.
Закиров улыбается еще шире: похвала ему приятна. И она вполне заслужена им. Оружейник работает, не считаясь ни с усталостью, ни с морозом. К концу дня у него иногда так опухают пальцы, что с трудом сгибаются.
— Если так будем стрелять, скоро домой можно ехать, прямо в Казань. Сынка хочу видеть, — мечтательно говорил Закиров.
На аэродроме снова появляется Немцевич. Подъехав к нам, он спрашивает:
— Готов?
— Так точно.
— Полетишь с Лавинским и Соколовым сопровождать штурмовиков в район села Верхний Мамон, — говорит командир дивизии. — Цель прикрыта девятью «мессершмиттами». Силы неравные, но вы не должны давать «илов» в обиду, чтобы ни один не был сбит. Отвечаете головой. Ясно?
— Ясно, товарищ командир.
Ставя задачу Лавинскому и Соколову, я особенно подчеркнул, как необходима сейчас взаимопомощь. Если будем держаться дружно, не отрываться друг от друга, задание выполним — в это я верил. Если разбредемся, гитлеровцы перебьют нас поодиночке.
Над командным пунктом штурмовиков взвилась зеленая ракета. Мощный гул двенадцати моторов заполнил все вокруг. С рокотом начали взлетать бронированные «илы», груженные осколочными бомбами. За ними, оставляя шлейфы снежной пыли, поднялись истребители. Только бы вовремя заметить «мессеров» — ни о чем другом я не думал. Главное — избежать внезапной атаки.
Показалась излучина скованного льдом Дона: белая лента, окаймленная темной полоской прибрежных кустарников. И как раз в этот момент с запада на горизонте появилось девять темных точек: фашистские истребители. Они шли двумя ярусами.
