Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Аделейд Ли Беатрис
Отрывочные свидетельства источников, дополненные, искаженные и расцвеченные позднейшей традицией, не позволяют восстановить все детали преобразований, произведенных Альфредом в уэссекцких армии и флоте. С той же ситуацией, но в еще большем масштабе мы сталкиваемся, когда заходит речь о созданной им системе судопроизводства. Однако сама золотая легенда, бытующая в сознании нации, очень показательна, ибо легендарная слава — всего лишь дым, которого не бывает без огня истины. Король, которому приписывают создание суда присяжных и провозглашение принципа «равные судят равного», который, как считается, первым разделил Англию на скиры, сотни и десятки и ввел в практику письменные предписания, удостоился столь высокого признания в памяти народа потому, что он искренне ратовал за справедливость и со всей решимостью добивался того, чтобы правосудие вершилось честно.
Ассер в тех главах, которыми так неожиданно обрывается его книга {112}, оставил нам любопытное свидетельство, относящееся к судебной деятельности короля Альфреда. Он пишет, что король тщательно разбирал судебные дела, стараясь защитить интересы бедняков, для которых он был единственной поддержкой; далее он поясняет, что элдормены и герефы не могли привести в исполнение решения, принятые ими на суде, из-за того, что участники разбирательства, независимо от того, были ли они людьми благородного происхождения или просто свободными людьми, упрямились и пререкались друг с другом. Эти раздоры обычно кончались тем, что спорщики сговаривались принять решение короля, хотя случалось, что одна из сторон сознавала слабость своих позиций и ее приходилось силой доставлять на королевский суд.
В судебных вопросах, как и во всех других делах, король проявлял особую дальновидность и проницательность. В его обычае было проверять практически все приговоры, вынесенные в пределах королевства, если только он сам не присутствовал на разбирательстве; и когда он обнаруживал несправедливость, то мягко спрашивал судей, лично или через своих верных слуг, почему они приняли такое ошибочное решение: по недоумию или злобе, либо из любви или ненависти к какому-то человеку, либо из страха или корыстолюбия. Тем людям, кто признавался ему в недоумии, он говорил:
«Я удивляюсь твоей самонадеянности, ибо ты принял имя и служение уитэна, даруемые милостью Господа и с моего соизволения, и не потрудился ни научиться мудрости, ни действовать в соответствии с ней. Потому я велю тебе либо немедленно сложить с себя свои обязанности, либо предаться с большим старанием постижению мудрости».
Ассер приоткрывает нам здесь, со свойственным ему педантизмом, стремление Альфреда воплотить в жизнь (с характерной непосредственностью) тот идеал справедливого короля, о котором так любили рассуждать средневековые политические мыслители [46]. Справедливость и милосердие, две чаши исидоровских весов правосудия, признавались важными добродетелями христианского властителя, во время коронации приносившего клятву «решать справедливо и милосердно все судебные дела». Иона, епископ Орлеанский, современник Людовика Благочестивого, перечислял достоинства «доброго короля», и этот портрет вполне приложим к Альфреду, каким описал его Ассер спустя полстолетия: справедливый правитель, защитник Церкви, покровитель служителей Божьих, вдов, сирот, и всех несчастных и нуждающихся, он спешит предотвратить или исправить любую несправедливость, всегда готов выслушать жалобу бедняка и как «судия судий» защитить его от неправого суда или притеснений своих слуг.
За высокопарными фразами Ассера все же стоит реальное содержание, ибо его рассказ близко согласуется с «Правдой Альфреда», составленной, вероятно, двумя-тремя годами ранее. Во вступлении к своим законам Альфред цитирует завет Моисея, предупреждавшего судей не брать даров, «ибо дары ослепляют глаза мудрых и превращают дело правых» {113}, и разворачивает заповедь «не суди превратно тяжбы бедного своего» в следующую сентенцию: «Суди справедливо и одинаково, не суди одним судом богатого, иным — бедного, одним — врага, а иным — друга». Эти иудейские заветы стали впоследствии основополагающими принципами английского законодательства и вошли в небольшой трактат, написанный на древнеанглийском языке предположительно в конце X — начале XI века, в котором автор рассуждает об обязанностях добродетельного судьи {114}. Спрашивая элдорменов и гереф, не отступили ли они от своего долга «из любви или ненависти к какому-то человеку, либо из страха или корыстолюбия», Альфред просто воплощал теорию в жизнь, и даже в самой формулировке его вопроса слышится отзвук древней клятвы {115}. Рассказ Ассера также вполне согласуется с тем, что сказано об отправлении правосудия в законах Альфреда и Ине. Элдормены и королевские герефы выступают в них как действительные и полномочные представители королевской юстиции, они собирают фолкгемот, выслушивают обвинения и препятствуют личному сведению счетов в обход закона. Элдормен, который повел себя недостойно, мог потерять свою должность, если его не простит король {116}.
Законы Ине, судя по всему, были записаны в первую очередь для нужд элдорменов и прочих должностных лиц, и Эдвард Старший, вероятно, ссылался на «Правду Альфреда», когда призывал всех гереф «выносить такие правильные приговоры, какие им видятся самыми справедливыми, согласно своду законов». Предполагалось, очевидно, что герефы должны быть прилежными толкователями законов, и Ассер, писавший о невежественных судьях, которых король заставлял изучать «саксонские книги», возможно, сам видел измученных элдорменов, бившихся, вместе со своими помощниками, над хитросплетениями новых «установлений». «Они вздыхали тяжело, и горевали, что не сподобились учиться этому в юности. И они полагали счастливцами нынешних молодых людей, ибо те могли с легкостью получить наставления в свободных искусствах; а себя считали обездоленными, поскольку им не довелось учиться в юности, и ныне, состарившись, они не в силах были получить знания, к которым так жадно стремились».
Любопытно, что к ассеровской последней главе апеллируют и сторонники {117}, и противники {118} общепризнанной теории, согласно которой в англосаксонских судах «судьями были участники разбирательства». Как предполагается, подлинные факты устанавливались с помощью прямого обращения к Господу посредством ордалии или во время официальной церемонии соприсяжничества; нормы обычного права, применимые к данному конкретному случаю, выбирались и провозглашались всеми собравшимися, а элдорменам и герефам отводилась роль блюстителей порядка, следящих за правильным ходом разбирательства. Тем не менее в законах X–XI веков на этих официальных представителей короля возлагалась вся ответственность за неправый приговор, который мог обернуться для них штрафом или даже отставкой {119}; судя по всему, их личное влияние и их власть как должностных лиц уже и в IX веке были достаточно велики, чтобы представлять угрозу для справедливого правосудия.
Возможно, в своих попытках расценить и истолковать свидетельство Ассера исследователи не учитывают одного важного фактора, а именно тех обстоятельств, в которых Альфреду приходилось править. В 893 году, когда Ассер, вероятней всего, писал свою книгу, альфредовский кодекс норм обычного права был новшеством: его построение казалось непривычным, повторы и несоответствия мешали пониманию. Долгая война нарушила привычное течение жизни в Уэссексе, а присоединение Английской Мерсии и Лондона породило новые административные сложности. В данной ситуации вполне могли возникать тяжбы по поводу виры, или штрафа, или земельной собственности, при разборе которых участники не желали ни договориться между собой, ни послушаться элдормена; и сам элдормен часто терялся из-за нехватки соответствующих знаний. В подобных случаях естественно было просить короля разрешить спор, равно как человек, которому требовалась помощь, чтобы наказать своего обидчика, согласно альфредовским законам {120}, должен был «ехать к элдормену», а если тот ему откажет — «ехать к королю». Едва ли уместно рассматривать обращения к королю, о которых пишет Ассер, как официальную апелляцию в высший суд по поводу приговора местного суда, ибо эти правовые реалии принадлежат позднейшей эпохе.
