Ильяс Богатырев - Цена человека: Заложник чеченской войны
– Меня поразило, как один из них спокойно сравнивал убийство человека со стрельбой в тире…
– Если хочешь выжить на войне, – обязан стрелять. Либо ты, либо тебя – третьего не дано. Один из ребят рассказывал: «Сначала не понимаешь, что происходит. Шок от разорванных тел, кусков мяса, месива из крови и грязи. Потом начинаешь потихоньку привыкать, обустраивать быт на войне. А когда с ребятами выходишь в рейды, сталкиваешься с боевиками – там уж не зевай, хочешь не хочешь, а нужно стрелять. Убил первого, второго, а дальше все происходит на автомате».
– После просмотра фильма-размышления приходишь к выводу: чтобы уцелеть на войне, нужно в каком-то смысле стать животным. Это так?
– У одного снайпера после поездки домой «поехала крыша». Однажды он сидел на позиции у оконного проема, пацаны ему говорят: «Слезь оттуда, не то снайпер “снимет”». Он: «Мне по фигу». Тут пуля попадает ему в ногу – свалился. Ранение не тяжелое, перевязали, и через пару часов он, никого не слушая, опять залез. Снайпер выстрелил ему прямо в голову. Людей без защитных нервных отростков на войне меньшинство. Они либо погибают, либо сходят с ума. Но большинство ребят выживают, и выживают по-животному.
– Каково им с этими отростками в гражданской жизни?
– Тяжело. Больше половины пацанов потом спиваются.
– …Или находят себя там, где освоенное ими ремесло – убивать – востребовано?
– Профессиональные убийцы – совсем другой контингент, это не герои моего фильма. Но один из ребят, с которым я беседовал, уж точно не может не воевать. Он сначала попал в Чечню по призыву, потом вернулся туда по контракту. Боюсь, что он плохо кончит. Таких вдвойне жалко. Не найдя понимания среди близких людей, не найдя себя на «гражданке», они считают себя людьми пропащими как для семьи, так и для всего общества. Целое поколение ребят, воевавших в первую и вторую чеченские кампании, – потерянное.
– У военных журналистов возникают похожие проблемы?
– Да, особенно у тех, кто почти безвылазно находится в Чечне. Взять небезызвестного Бабицкого, который месяцами там пропадал. У меня было более 50 командировок: приеду, сниму, уеду. После первой кампании я почти год пребывал в сильнейшей депрессии, много пил с коллегами в «Домжуре». Все творческие идеи, возникавшие в мирной жизни, казались или слабыми, или очень скучными.
– Наверное, жизнь вне экстремальной ситуации, без риска уже представляется пресной. Опасности тебя там подстерегали?
– Много раз. Но, слава богу, все обошлось (стучит по дереву. – В. Б.). Единственный раз получил контузию, после которой левым ухом долгое время плохо слышал. Для журналиста самое сложное на войне даже не то, что приходится приспосабливаться к боевым условиям. Самое сложное – это слушать людей, переживших шок. Никогда не забуду рассказ женщины о том, как она убегала из горящего Грозного в Гудермес. Как всем двором садились в маленький автобус, как она не знала, что взять с собой и где ее муж, дети. Все это рассказывала удивительно спокойно и потом вспомнила про свою собачку: «К автобусу подбежал Черныш, хвостиком виляет. Я ему говорю: “Черныш, я не могу тебя взять с собой – некуда”. Собачка встала на задние лапки, смотрит на меня, и слезы из глаз покатились. Она все поняла…» – после этих слов женщина заплакала.
– Ты симпатизировал чеченцам?
– Да. Сейчас акценты изменились, но в целом я не могу сказать, что оправдываю эту войну.
– Они неоднократно брали тебя в заложники, притом что ты был лично знаком с некоторыми их лидерами. Как это происходило?
– Первый раз это случилось в Буденновске. Я со своим оператором был в числе 11 наших журналистов, согласившихся сопровождать Басаева в Чечню.
– Вы думали, что рискуете жизнью?
– В тот момент лично я ничего не думал. Каждый из нас дал расписку: «Я, такой-то, добровольно соглашаюсь сопровождать банду Басаева до Чечни. За возможные последствия несу ответственность сам». Уже потом узнал, что имелись три варианта разрешения ситуации, вплоть до полного уничтожения колонны. В автобусе были также депутаты Госдумы – может быть, это спасло нас от ликвидации.
В следующий раз я оказался в заложниках уже не по своей воле. Дудаевцы обвинили меня в преднамеренном искажении образа их лидера во «Взгляде». Я снимал встречу Дудаевым Нового года в кругу родственников. Чуть позже Радуев совершил свой рейд в Кизляр. И так совпало, что оба эти сюжета вышли в эфир в одной программе «склеенными». Чеченцы мне заявили: получается, что Дудаев празднует, а Радуев воюет. Дескать, ты нас подставил. Две недели сидел у них в Гехи-Чу. Открыли следствие, допрашивали, грозили расстрелом. Но потом освободили с условием, что Любимов (руководитель и ведущий «Взгляда». – В. Б.) принесет извинения в эфире. Потом мы долго думали, как извиниться и при этом не извиниться. Нам это удалось.
– Последнее твое пребывание в заточении растянулось уже на несколько месяцев…
– Да. В 1997-м году мы с моим оператором Владом Черняевым по злой иронии судьбы поехали снимать фильм о том, как в Чечне воруют людей. И сами «попали». Два с половиной месяца отсидели в разных местах – в яме, подвале, заколоченном доме. Потом нас перехватила группировка конкурентов, затем вернула. Мы точно знаем, что это за люди, где нас держали и каков был выкуп за наше освобождение.
– Значит, выкуп все-таки был?
– Конечно. За Тибелиуса и Перевезенцева – первых похищенных журналистов центральных СМИ – заплатили $800 000. За ними приехал Березовский, посадил в самолет и доставил в Москву. После этого началась череда похищений московских журналистов. В тот первый раз категорически нельзя было платить.
– Тогда заложников убили бы.
– Не убили бы. Похитители сами до конца не были уверены, что получат деньги. Березовский – умный человек, занимал тогда высокую должность первого зама секретаря Совета безопасности Рыбкина. Он не мог не представлять последствий первого выкупа. Поэтому, я считаю, охота на журналистов была им целенаправленно спланирована.
– Для чего?
– Чтобы отбить у них желание сочувствовать чеченцам и изменить общественное мнение в пользу начала еще одной военной операции. Так мы подошли ко второй войне.
– Какие были у Березовского интересы ее начинать?
– Думаю, что интересов много. Здесь я буду исходить из каких-то гипотез, но не высосанных из пальца, а сложившихся из общения с разными людьми. Чечня была «черной дырой», через которую Березовский отмывал огромные деньги, в том числе поставкой оружия боевикам. Всем известно, какие у него были отношения с их лидерами. При мне Удугов разговаривал с ним из Чечни по мобильному телефону, называя «Борей». Использовав журналистов в качестве пешек, Березовский провел по-своему блестящую операцию.
– У героев своего фильма ты интересовался, каково им было убивать людей на войне. А каково тебе было быть заложником?
– Если бы встретил кого-нибудь из захватчиков – своими руками задушил бы. С тобой обращаются, как с живым товаром. Кормят, чтоб не убежал, но и не сдох. Когда нас стали усиленно кормить – появились свежее мясо, бананы, ананасы, – мы поняли, что нас приводят в «товарный» вид. Значит, скоро освободят. Я очень благодарен своему оператору Владу Черняеву. При похищении меня хорошо избили. Не мог есть – всего выворачивало. Влад заставлял меня принимать пищу, поддерживал, как мог. С тех пор у меня с ним особые отношения. Он остался оператором во «Взгляде», мы иногда встречаемся, но никогда не вспоминаем о тех месяцах, что провели в плену.
Беседовал Виктор Барулин, «Москвичка», № 18, 2000 г.Языком документа
16 марта в 22:35 в эфире телеканала РЕН ТВ – премьера документального фильма производства телекомпании РЕН ТВ «…И тогда я выстрелил».
Будничные, привычные нашему глазу картины – обстрелы, развалины, мужчины в камуфляже. Не сразу разберешь, где федералы, а где боевики, кто это роет окопы, кто разливает обед… чьи это трупы и чьи раненые дети. Картина Ильяса Богатырева, который сам четырежды побывал в заложниках, посвящается военной теме. Сознательно избегая конкретики, автор попытался показать самую суть войны, ее неизменный трагический итог для всех – независимо от того, кто и когда эту войну затеял.
«…И тогда я выстрелил» – первый за всю историю современной чеченской войны фильм-размышление. Фильм – крупный план бесконечно-сегодняшней войны, о том, что остается за сухими сводками о вроде бы далеком фронте. Простые солдаты – пятеро из тех, кому повезло вернуться живыми, – рассказывают, как учились убивать и что при этом чувствовали, какую память принесли с войны и как теперь живут с этим.
