Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель
После прочтения этого у Берлиот не должно было бы остаться ни малейшего сомнения, что она замужем за персонажем «Голода». Но самым ужасным, вероятно, было продолжение письма, то место, где он умолял ее приехать, чтобы вместе с ним играть в рулетку. Всего на пару недель. «Ведь тут дело такое, если я поставлю более 20 франков, то уже через семь минут они могут легко превратиться в 100 тысяч франков», — соблазнял он ее[155].
Погода становилась все более холодной, Гамсун надевал на себя сразу несколько свитеров, так как летнее пальто совсем не грело, а подошвы ботинок совсем протерлись. Берлиот выслала ему денег на дорогу, но он боялся, что во время путешествия по морю столкнется с ее братом — моряком. В конце октября, намекая на возможное самоубийство, он посылает ей прощальное письмо из Антверпена. Письмо было отправлено на новый адрес Берлиот и здесь ожидало ее. «Дорогая Берлиот, я нахожусь на борту парохода и больше не сойду на берег. Прощай. Пусть благословит тебя Господь. Спасибо за все. Твой Кнут»[156].
Но нет, Гамсун не покончил с собой. Более того, он сотворил новую жизнь. Требовала ли жена, чтобы он вернул ей деньги? Может быть, таким образом он отдавал ей свой долг? Во всяком случае, именно тогда, вскоре после возвращения домой незадачливого игрока, она забеременела.
Он начал интенсивно работать, с тем чтобы создать еще один сборник новелл, а также тоненький, но многообещающий сборник стихов, и кроме того, том статей и путевых заметок — в него должна была войти и его стихотворная драма, что должно было изменить его финансовое положение. Разным издателям он задавал один и тот же вопрос: «Разве это не лучшее, что создал автор „Голода“, „Мистерий“, „Пана“ и „Виктории“?»
В середине своей беременности Берлиот пришлось пережить еще один переезд. Как раз тогда ей исполнилось двадцать девять лет. Теперь они начинали жить, как и подобает приличному семейству. Они сняли весь первый этаж двухэтажной виллы в хорошем районе, перед домом был сад, который отгораживал их жилище от улицы.
Несмотря на все это, Гамсун продолжал по большей части обитать в загородных пансионах, то в одном, то в другом, их было так много вокруг столицы.
В июне 1902 года он закончил свою драму в стихах, над которой работал в течение трех с половиной лет. Она была задумана как трилогия. В первой части он хотел изобразить восстание против Бога, в следующей — раскаяние, а в конце — обращение к вере[157]. Он назвал ее «Мункен Венд». Она не только по названию напоминала ибсеновского «Пера Гюнта». Главный герой говорит о себе так:
Хотя священником я, собственно, быть должен,
Нет, Дюре, видишь ли, я выродок какой-то,
Должно, родился с волчьей кровью в жилах,
И волчий нрав себя дает, конечно, знать.
Но у Гамсуна нет образа подобной нежной и верной Сольвейг. Герой проводит жизнь в кутежах и попойках, преданный женщиной. На теле покойного находят бумажник, в котором лежит документ с королевской печатью — свидетельство того, что свою вину он искупил.
После того как Гамсун незадолго до Иванова дня провел несколько дней вместе с Берлиот, ощутил, как шевелится семимесячный плод, возможно, ему стало казаться, что он полностью искупил свою вину.
Так что он снял с банковского счета Берлиот остатки денег и отправился в Бельгию играть в рулетку, откуда опять начали доноситься его мольбы о помощи.
Он понял, что теперь, когда он проиграл остатки состояния своей жены, впереди его ждет унижение, лишение дееспособности и наказание. Но тут он начал тешить себя иллюзиями, что на этот раз ему хоть в чем-то повезло. Когда он находился в Антверпене, то в одной антикварной лавке его внимание привлекла картина, продававшаяся по вполне умеренной цене. Чем более внимательно он рассматривал подпись художника, тем более он убеждался, что под картиной стоит подпись Гойи. Вдохновленный этим обстоятельством, Гамсун проявил интерес к сюжету картины. Это было распятие Христа, со святым Франциском у подножия креста. Гойя! Теперь он вернется домой, привезя жене и ребенку целое состояние, убеждал он себя.
15 августа 1902 года Кнут Гамсун стал отцом. Он предложил назвать дочь Викторией. Состояние матери и ребенка было вполне хорошим. Как это ни удивительно, также на редкость хорошим было и состояние отца ребенка. У Гамсуна был порыв вдохновения, ему писалось легче, чем когда бы то ни было, находился он по большей части в загородных пансионах, его нервы не выдерживали крика малышки. У него был Гойя. И он пытался убедить «Гюльдендаль» дать ему аванс за будущие книги — двадцать пять тысяч крон. В те времена этого было достаточно, чтобы содержать всех сирот Кристиании. На эту сумму можно было бы также арендовать вполне просторную квартиру в течение тридцати лет. Но Гамсун уверял, что деньги ему нужны только для одного — восстановить финансовое состояние жены и тем самым превратиться из несчастного женатого поэта во вновь одинокого, но весьма творчески продуктивного.
Якоб Хегель, сотрудник копенгагенского отделения «Гюльдендаля», отказался, ведь он видел, как плохо продаются книги Гамсуна, кроме того, был наслышан о расточительстве последнего и об огромном числе его кредиторов[158].
Тем не менее издатель все же протянул ему руку помощи. Он издал «Мункена Венда» тиражом в 2500 экземпляров, хотя ему прекрасно было известно, что книги с текстами пьес продавались только тогда, когда их автором был Ибсен.
Драма Гамсуна в стихах была тепло принята рецензентами, но никто не говорил, что это гениальное произведение. Он испытал глубокое разочарование.
А Гойя оказался совсем не Гойей, как говорили все, кто смотрел на эту картину.
Ему ничего не оставалось, как обратиться к Альберту Лангену. Не мог ли немец мобилизовать своих друзей, если ему самому не удастся найти требуемую сумму? Ланген обратился к трем друзьям, конечно же, ничего из этого не вышло, и он попытался Гамсуна утешить: «Разве Ваше положение и впрямь так ужасно? Подумаешь, поэт проигрался в какую-то азартную игру. Вы же не офицер, который может лишиться чести и звания, если не вернет карточный долг! Да, Вы были легкомысленны, но ведь у Вас зато есть талант, гениальные способности»[159].
То, что Ланген, прося о помощи Гамсуну, рассказывал о его тяжелом экономическом положении и его плохом душевном состоянии, породило различные слухи. Немецкие газеты вскоре начали писать, что норвежский писатель бесследно исчез, эти сообщения, в свою очередь, были подхвачены норвежскими газетами, вскоре распространились слухи, что Кнут Гамсун покончил с собой.
