Григорий Ревзин - Ян Жижка
Но в Чехии быстро распространилась правда о вышеградской битве. И в той мере, в какой падал поенный престиж Сигизмунда, росла популярность гуситской Праги.
После вышеградской победы бюргеры Праги заняли положение естественных руководителей купечества и ремесленников всех чешских городов.
Если не считать католического панства и католического бюргерства немногих оставшихся верными Риму чешских городов, во всей стране идейному и политическому руководству Праги противостоял теперь один только центр — Табор, средоточие иных общественных сил и идеалов.
Правда, и в самой Праге все сильнее нарастало движение городских низов, тяготевших к тесному союзу с Табором.
Жижка прекрасно сознавал несовместимость устремлений пражского бюргерства и крестьянско-плебейского Табора, но он был последовательным сторонником объединенных военных усилий обоих лагерей. Необходимо было возможно скорей и как можно глубже расшатать корни все еще угрожавшей стране католической реакции. Читая сообщения Николая из Гуси о поражении императора под Вышеградом, таборитский полководец радовался открывшейся возможности скорого, совместно с Прагой, выступления против главных сил Сигизмунда.
Неудача императора под Вышеградом произвела на Розенберга удручающее впечатление: вельможный пан сопротивлялся натиску таборитов из последних сил. Он все еще надеялся на военную помощь Сигизмунда. После Вышеграда рассчитывать на нее больше не приходилось.
* * *К бедам Розенберга прибавилась еще одна, окончательно его доконавшая. Он потерял два лучших своих замка — Пржибеницы и Пржибенички. Они попали в руки таборитов при весьма любопытных обстоятельствах.
Вацлав Коранда шел из Табора в Бехинь, городок южной Чехии. Путь проповедника лежал мимо Пржибениц. Наемники Розенберга схватили его и бросили в подземелье замка.
Когда связанного и закованного в колодки Коранду перевели в замковую башню, он стал искать возможности бегства. С помощью других заключенных таборитов Коранде как-то удалось освободиться от пут и расковать колодки еще у нескольких товарищей.
Мигом созрел в его голове отчаянный план — завладеть мощным и укрепленным замком. Стража находилась на вершине башни. Надо было прежде всего добраться до нее. Втыкая в щели стен доски и палки, Коранда и его друзья добрались по внутренней стене до площадки, где стояла стража. Внезапное нападение — и стражу перевязали.
Заполучив ключи, Коранда освободил остальных заключенных и завладел всей башней. В его руки попал и помощник бурграфа замка, по имени Одолен. Трусливый тюремщик валялся в ногах Коранды, молил о пощаде, обещая сделать все, чего бы тот ни потребовал.
Тут Коранда стал его наставлять:
— Беги на Табор, сообщи братьям, что Коранда завладел замковой башней. Пусть немедля идут сюда! Если выполнишь — вознаградим. Но горе тебе, если вздумаешь изменить!
В тог же день Одолен явился к бурграфу.
— Мои заключенные просят позволения отведать перед смертью рыбы. Позволь мне выйти из замка, купить ее у рыбаков.
— Ну что ж, изжарь им рыбы, скоро я их самих зажарю!
Уже через несколько часов к стенам Пржибениц подступил сильный отряд таборитов под началом гетмана Збынка из Буховца. Завидев с верхушки башни своих, табориты подняли неистовый крик:
— Табор! Ура! Табор!
Бурграф и его наемники от неожиданности растерялись. Бросились к башне — все входы в нее завалены. А Збынек сразу пошел приступом прямо на ворота под башней. Розенберговцы кинулись защищать ворота. На них посыпался с башни град увесистых камней. Защитникам замка подступа к воротам не было.
Тем временем несколько человек из нападающих взобрались на стену замка, завладели воротами изнутри и впустили весь отряд.
Так Пржибеницы оказались в руках таборитов.
Панический страх перекинулся на другой берег Лужницы, где стоял второй замок, поменьше, Пржибенички.
В этих двух замках собраны были несчетные богатства Розенберга и феодалов всей округи.
Хвал из Маховиц не позволил жечь добычу:
— Обменяем панскую суету на железо и порох!
К вечеру на Табор катили возы, груженные драгоценной посудой, золотыми и серебряными браслетами и поясами, жемчужными ожерельями, собольими и куньими мехами.
Розенберг запросил перемирия. Мало стоило соглашение с человеком, у которого, по слову Коранды, душа раздвоена, как язык у змеи. Однако Жижка настоял на договоре с погромленным феодалом: таборитам предстояли более важные, дела, и хорошо было хоть на время обеспечить спокойствие вокруг самого Табора.
В середине ноября табориты заключили с Розенбергом кратковременное перемирие — до февраля 1421 года. Розенберг обязался признать во всех своих владениях четыре пражские статьи. Пржибеницы и приписанные к ним земли, а также некоторые другие поместья переходили к общине таборитских братьев.
XIV. ПРАЖСКИЕ СПОРЫ
Жижка был сильно раздосадован, когда узнал, что Николай из Гуси, оставшийся после вышеградской битвы с таборитским отрядом в столице, вконец рассорился с пражскими советниками.
Как и гетман Николай, Жижка видел неизбежную в будущем борьбу Табора с бюргерами Праги. Несогласие, и притом коренное, начиналось меж ними с того, когда такую борьбу начать.
Жижка считал, что сейчас совсем не время выдвигать то, что разделяет Табор и столичное купечество. Сейчас, настаивал он, необходимо прямо противоположное — договориться с бюргерами столицы и сообща обратить оружие против католической и феодальной реакции, против грозящего стране нового натиска чужеземцев.
Гетман Николай, поддерживаемый левыми элементами Табора, стремился к другой цели: он хотел, опершись на плебейские массы столицы, произвести в ней переворот, обратив бюргеров Праги в вынужденных помощников Табора. Такая задача, думал Жижка, невыполнима. Это грозит завести Табор в тупик, вызвать тяжелую борьбу между двумя лагерями гуситов, в которой «третьим радующимся» станут Сигизмунд и католическая церковь.
Жижка пристально следил из Табора за событиями в столице. Там пражское купечество и верхушка ремесленников, опьяненные вышеградской победой, созвали 14 ноября новый сход пражских общин. Бюргеры Праги жаждали поскорее освободиться от обязательств, данных в тяжелую минуту таборитам.
На этот раз сход покорно пошел за купцами и заправилами ремесленных цехов, восстановив католическую пышность богослужений с золотыми сосудами и драгоценными облачениями и запретив в Праге свободную проповедь.
