Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт
Новый дом
В 1934 году наше семейство наконец приступило к строительству собственного дома. Я помогала деньгами, Алексей и Сима ― трудом. Дом нужен был срочно: у отца случился конфликт с начальством, и квартиру, которую наша семья занимала с 1905 года, потребовали освободить. Насмарку пошла 30-летняя служба отца на железной дороге, и только из-за того, что без согласия начальника он вместо себя оставил на работе сменщика. Отец мог бы обжаловать это наказание в суде, но хохлацкая гордость мешала. Оскорбленный до глубины души, он заболел «грудной жабой». Теперь у него была одна мечта ― поскорей построить свою хату и уйти на пенсию, чтобы жить огородом, коровой и помощью детей.
Летом 1934 года его мечта наконец исполнилась ― наша семья переселилась в новый, правда, еще не совсем достроенный дом. К зиме надеялись закончить.
А тут снова удар: арестовали Шурку «за пение в клубе запрещенных песен» ― вместе с гармонистом и еще четырьмя ребятами. Мы узнали только эту формулировку и то, что ребят сразу отправили на строительство Беломорско-Балтийского канала.
Понятно, с каким настроением я пришла на работу.
― Что случилось? ― увидев мое лицо, спросила Катя Русакова.
Дочь революционера И. В. Русакова[40], она училась в моей бригаде «критиков» и была мне ближе других ― и по духу. Мне импонировала ее внешность зеленоглазой «японочки»; училась она хорошо, любила пофилософствовать, что не очень нравилось остальным членам бригады ― черноглазой подвижной Ларисе Головинской, миловидной шатенке Кате Цыганковой ― дочери известного искусствоведа, белокурой и голубоглазой Адели Комаровской, отец которой служил дипломатом.
По моей рекомендации Катю приняли в «Профиздат», где ей с нуля пришлось обучаться редакторскому ремеслу, в чем я всячески ей помогала и старалась передать знания и опыт, полученные от великодушной Эрнестины Владимировны Менджерицкой.
Катя знала о моих неприятностях с книгой о движении жен-общественниц на транспорте и подумала, что мое настроение связано с этим.
К этой книжке, вышедшей одной из первых под моей редакцией, предисловие написал начальник политотдела Донецкой железной дороги. Он так прославился, что вскоре его повысили и перевели в Москву. И вдруг меня и заведующего отделом В. Н. Топора вызывают в отдел культуры ЦК, обвиняют в том, что мы выпустили книжку с предисловием автора, который арестован как враг народа, и сообщают, что ее решено запретить к выдаче в библиотеках. Я стала доказывать, что книжка вышла больше года назад, а потому нет резона ее списывать, привлекая к ней особенное внимание. В конце концов заведующий отделом Тарасов со мной согласился, что поднимать шум вокруг небольшой брошюры не следует. Во время нашего препирательства Топор молчал, а когда вышли на улицу, сказал, что мой язык когда-нибудь меня погубит[41].
― Да нет, дело не в этом, ― сказала я Кате. ― Братишку взяли.
― За что? ― испуганно спросила она.
― За ветер в голове! Частушки пел... И что возмутительно, без суда, без следствия отправили на канал! Как будто нельзя набрать рабочую силу добровольно!
― Что же теперь делать? ― спросила Катя.
― Не знаю. За отца боюсь ― не выдержит. Сердце у него больное.
Отец и в самом деле вскоре загремел в больницу с приступом сердечных болей.
А осенью в Бирюлево появился Алексей. Шурочка снова выгнала его из дому, хотя явных признаков «запоя» видно не было. Наши расспросы его раздражали, он зло отмалчивался и уходил к себе за перегородку. На работу, где-то Москве, ездил аккуратно.
Вскоре, однако, мама стала замечать, что Алексей зачастил к Пане, жиличке тети Лизы. При появлении мамы эта парочка довольно неуклюже прятала бутылку под стол. Мама объясняла Пане, что Алексею пить нельзя, что его пришлось «лечить тюрьмой», но та только усмехалась. Паня верила, что Алексей пил из-за неверности жены. Соседские отношения перешли в фактический брак
Бесплатный билет
Книжка называлась «Новаторы транспорта» (тогда еще не было рекордов Стаханова). Ее авторами были журналисты Кружков (псевдоним Крэн), Гершберг и другие правдисты, а главное, сами новаторы железнодорожники. В качестве премии за выпуск «столь нужной книги», как выразился начальник политотдела НКПС Полонский, мне выписали железнодорожный билет, дававший право бесплатного проезда по всем железным дорогам страны в мягком вагоне. Издательство, поначалу ничем не отметившее мою работу, узнав о презенте Полонского, тоже расщедрилось и в середине октября 34 года пожаловало внеочередной отпуск и путевку в санаторий «Новый Афон».
Я впервые попала на юг и к морю. Погода была чудесная, настроение ― ей под стать. По-видимому, этим я и привлекла к себе внимание инженера из Харькова Марка Каменского ― он оказался интересным и эрудированным собеседником. Но вскоре уехал ― случилась какая-то авария, и его досрочно отозвали на работу. Прощаясь, взял с меня слово, что сообщу о дне своего проезда через Харьков.
После его отъезда сделалось скучно, интересных партнеров для прогулок не встретилось, и я задумала совершить турне по городам юга, чтобы познакомиться с моими авторами-железнодорожниками, с которыми работала в основном по переписке. Срок билета истекал в конце года, а уже начинался ноябрь. Сообщила о своем плане в издательство и получила не только согласие, но и командировочные.
Не мешкая, отправилась в Сухуми; наскоро осмотрела город, посетила обезьяний питомник и в тот же день на пароходе «Абхазия» отправилась в Батуми, где жил один из авторов книжки, начальник батумского отделения железной дороги Кикнадзе. Это первое в моей жизни морское путешествие мне не очень понравилось ― слишком спокойное, никаких бурь и штормов, которые так хотелось испытать. Швартовались уже в темноте. Переночевала в гостинице, а утром пришла в приемную и попросила секретаршу доложить, что из Москвы прибыл редактор книги.
Кабинет был выкрашен голубой вагонной краской.
― Вы женщина?
Мне навстречу из-за стола поднялся невысокий полноватый человек со сталинскими усами в белом кителе. На лице у него было изумление ― я даже подумала, что он, может быть, заметил какую-то оплошность в моем туалете.
― То есть? ― растерянно спросила я, машинально поправляя юбку.
― Вы Нечепуренко?
― Разумеется!
― Как я рад, как рад! ― Он обогнул стол и возбужденно принялся трясти мою руку. ― Я вас представлял до сих пор таким маленьким, лысоватым мужчиной!
― Но почему же?
― В ваших письмах даже намека не было, что редактор ― женщина. Все от имени издательства, а подпись «Нечепуренко».
