Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. IV–VII века
Но если на западе монофелитская ересь была осуждена, то на востоке – наоборот, она считалась чем-то вроде государственной религии и даже «веры отцов». Особенно при внуке Ираклия Константе (он вошел в историю с уменьшительным именем «Конст»), который развернул борьбу с противниками монофелитства.
Примерно за год до Латеранского собора по инициативе императора Константа Эктесис был снят со стены храма Святой Софии и вывешен новый указ – Типос, составленный константинопольским патриархом Павлом. Этим документом запрещались всякие дискуссии по поводу количества воль и энергий во Христе.
«Воспрещаем всем нашим подданным католикам спорить впредь каким бы то ни было образом об одной воле и одном действии, о двух действиях и двух волях, и чтобы содействовать единству Церкви и отнять всякий предлог у желающих спорить без конца, мы повелеваем снять прибитые пред дверьми Великой церкви этого царствующего города папирусы, касающиеся этого вопроса. Кто дерзнет противиться этому повелению, будет подвергнут тяжкой каре» (Цит. по: Ю. А. Кулаковский. «История Византии»).
А после Латеранского собора, который утвердил учение о двух энергиях и волях во Христе, осудил Эктесис и Типос, а также предал анафеме ряд монофелитов, среди которых оказались Кир Александрийский и константинопольские патриархи Сергий, Пирр и Павел, начались уже и преследования. В 653 году римский папа Мартин был арестован и отправлен в ссылку на остров Накос, где больше года провел в тюрьме. Затем его доставили в Константинополь.
Три месяца длился суд – папу обвиняли в измене императору, били и держали в темнице вместе с преступниками, ожидавшими смертной казни. Затем папа Мартин был отправлен в ссылку в Херсонес, в Крым, где скончался 16 сентября 655 года и был погребен в храме в честь иконы Божией Матери Влахернской.
Следующим «государственным изменником» стал Максим Исповедник, который был вызван из Рима в Константинополь.
Как только судно, на котором плыли авва Максим с учениками, причалило к Константинополю, на корабль явились послы с царскими указами и отряд гвардейцев. Был зачитан приказ из дворца немедленно взять Максима с учениками под стражу, после чего «взяли их с корабля неодетыми и необутыми и, разделив друг от друга, стерегли их в разных помещениях».
Сохранился уникальный документ того времени под названием «Изложение прения, бывшего в секретном помещении дворца между господином аввой Максимом и бывшими с ним (учениками), с одной стороны, и начальником – с другой», благодаря которому известны многие подробности суда в мае 655 года над Максимом Исповедником и его учениками.
Игумена Максима несколько дней держали в тюрьме, затем привели в один из дворцовых залов, где собрался сенат и большое число знатных горожан, и поставили перед восседавшими.
Сакелларий (церковное должностное лицо), который вел заседание, с «великим гневом и яростью» задал подсудимому первый вопрос:
– Христианин ли ты?
– Благодатью Христа, Бога всяческих, я христианин, – ответил игумен Максим.
– Это неправда! – воскликнул сакелларий.
После чего между ними состоялся такой диалог.
– Ты говоришь, что я не христианин, но Бог говорит, что я есмь и остаюсь христианин, – сказал Максим Исповедник.
– Но если ты христианин, то зачем ты ненавидишь царя?
– Но откуда это известно? Ведь ненависть есть скрытое расположение души, равно как и любовь.
– Из того, что ты сделал, всем стало ясно, что ненавидишь царя и его управление, ведь один ты предал сарацинам Египет, Александрию, Пентаполь, Триполь и Африку.
– Но какое этому доказательство?
Да и любой бы удивился, услышав такое заявление: Максима Исповедника обвиняли в том, что из-за него началось великое арабское завоевание!
После смерти Магомета арабы стали претворять в жизнь его идеи, и к середине VII века многие византийские земли уже стали частью огромной арабской исламской империи. Вот только какое отношение к этому имел простой византийский монах?
Нашелся свидетель, который знал это. Некий пресвитер Иоанн вспомнил следующее: когда двадцать лет назад император Ираклий велел претору Нумидии взять войско и идти в Египет против сарацин, тот обратился к монаху Максиму, как к святому человеку, чтобы он высказал свое мнение по поводу предстоящего похода. И авва Максим написал ему в письме, что Богу не благоугодно содействовать Римскому государству при царствовании Ираклия и его рода.
– Если правду говоришь, то, наверное, имеешь как письмо Петра ко мне, так и мое к нему. Пусть представят эти письма, и я подвергнусь определенному в законе наказанию, – сказал немало удивленный всеми этими сведениями игумен Максим.
– Я не имею письма, да и не знаю, писал ли вообще тебе он, но в лагере все говорили в то время об этом.
– Если весь лагерь разговаривал об этом, почему же ты один показываешь на меня? Видел ты меня когда-либо или я тебя?
– Никогда.
Тогда, обратившись к сенату, Максим Исповедник сказал:
– Если справедливо представлять таких обвинителей или свидетелей, то судите, ибо каким судом судите, будете судимы, и какой мерой мерите, будут мерить вам, говорит Бог всяческих.
Привели нового свидетеля, обвинения которого были еще невообразимее. Он заявил, что девять лет назад патриций Гораций начал мятеж, потому что из пустыни к нему пришел монах и рассказал, будто авва Максим видел вещий сон. Будто бы с востока и запада слетелись ангелы: восточные кричали: «Константин Август, ты побеждаешь!» – а западные кричали: «Григорий Август, ты побеждаешь!» – и западные ангелы кричали громче.
Выслушав новую клевету, Максим ответил, что он никому не рассказывал этого сна, никогда не писал об этом, да и вообще такого сна не видел. И прибавил под конец, что наказывать надо того, кто распускает такие слухи, «ибо непроизвольное дело – сон, а закон наказует только произвольные».
– Шутишь, авва! Не знаешь, где ты находишься! – возмутился сакелларий.
– Не шучу, но оплакиваю жизнь мою, сохранившуюся доныне, чтобы испытать такие выдумки, – ответил ему Максим.
Один человек из зала, патриций Епифаний, заступился за обвиняемого, сказав:
– Видит Бог, он хорошо делает, шутя над этим, если это неистинно.
– Все вообще лгут, ты один говоришь правду? – еще больше рассердился на обвиняемого сакелларий.
При этих словах игумен Максим заплакал и поклялся Богом, что впервые слышит о таком сне от обвинителя, «этого благожелателя империи».
Еще один вызванный на суд свидетель, некий Феодор, заявил, что как-то они беседовали с обвиняемым и тот глумился над царем, допускал в его адрес издевательства и насмешки.
