Юрий Аракчеев - В поисках апполона.
Тем не менее я с гордостью шагал в лагерь своей родной экспедиции, а в сопровождающие Салим Содыкович выделил мне егеря Игемберды. От лошади, которую также хотел щедро предоставить мне директор, я поспешно отказался.
Как приятно иногда вернуться к самому надежному все-таки способу передвижения — на своих двоих!
Мои друзья уже начали обживать пустынный каменистый берег. Правда, при ближайшем рассмотрении он оказался не совсем пустынным: несколько кустиков барбариса, тощие заросли гребенщика, кое-какие травы. Встретили меня радушно. Как и в старом лагере, по ту сторону перевала, мне была поставлена раскладушка в палатке начальника экспедиции. Прошлая ночь, по словам всех членов экспедиции, была спокойной. Однако весьма холодной.
10.И начался быт экспедиции на берегу реки Кызылсу, в широком ущелье, прозванном нами «чертовой сковородкой», потому что с утра до вечера солнце палило нещадно, а тени не было, разве что привезенный, к счастью, полог хоть как-то защищал от прямых лучей, но и то ненадежно, тем более что под ним свободно гулял знойный ветер. Деваться от солнца было буквально некуда, и тот, кто оставался в лагере, изнывал до бесчувствия. Однако ночью после короткой и блаженной вечерней прохлады наступал дикий холод, и мы мерзли в палатках и спальных ватных мешках, хотя и натягивали на себя всю привезенную одежду, и я лично благодарил судьбу за то, что она подсказала мне взять шерстяной свитер, хотя я собирался так скоропостижно. Вода в Красной реке ледяная, а ночью со снежников «стекал» и ледяной воздух, и все мы ходили с простудой, шмыгая носами и беспрестанно натирая переносицу вьетнамским бальзамом «Золотая звезда». Никогда раньше мне не приходилось сталкиваться с таким резким перепадом температур.
С утра солнце заглядывало в нашу долину, и в первых, пока еще ласковых его лучах мы отогревались и оптимистично воспринимали начинающийся день. За завтраком, естественно, были шутки, каждый намечал для себя занятия на день, и действительность представала в розовом свете, если не считать оставшихся от ночи простуд. Но вот солнце вновь начинало свою ежедневную пытку…
В первый же день, — точнее, первым он был только для меня, для всех других это был второй день в лагере на берегу Кызылсу — мы решили отправиться к следам динозавра.
Вообще-то говоря, мы могли бы посетить знаменитую пещеру Тамерлана, но до нее, по словам Хамида Назаровича, было очень далеко — километров двенадцать, и дорога трудная. Салим Содыкович мог предоставить для нас две лошади — одну для географа Елены Алексеевны, другую как будто бы для меня, но мне сейчас и помыслить неприятно было о том, чтобы вновь усесться в седло. Елена Леонидовна отказалась тоже, а других охотников не нашлось. Таким образом, наша доблестная Елена Алексеевна отправлялась к пещере в качестве единственного представителя экспедиции Музея природы. В качестве проводников, спутников и телохранителей с ней — не на лошадях, а пешком — шли егерь Игемберды и аспирант-географ, преподаватель сельской школы Оскар Хаитов — круглолицый, смуглый и очень веселый человек. В заповеднике он находился с целью сбора материалов для своей диссертации об охране природы Узбекистана.
Я мог бы тоже пойти с ними, пользуясь своим любимым способом передвижения, то есть пешком, но, честно говоря, еще не пришел в себя окончательно после вчерашнего, а главное, мне хотелось теперь наконец-то побыть одному. Вновь приобщиться к миру, который требует одиночества, сосредоточенности и тишины.
Как и вчера, когда мы странствовали на лошадях и мои спутники так жаждали увидеть кого-то из крупных представителей фауны, а я с тоской смотрел на живописные поляны, которые мы оставляли позади, так и теперь красоты даже самой сказочной из пещер не могли бы отвлечь меня все от того же. Чудесны пещеры, прекрасны высокие горы, любопытны крупные звери. Но все же они более привычны. Так или иначе мы уже видели это. Они в нашем, обычном масштабе. А вот путешествие в таинственных дебрях трав… Да, я мечтал именно о нем!
Мы отправились к следам динозавра — нам было по пути с Еленой Алексеевной, Игемберды и Оскаром — и сначала держались все вместе. Окаменевшие следы доисторического животного, конечно, интересовали меня, но по пути я с волнением смотрел по сторонам, намечая будущие свои маршруты. Вот интересный склон, достаточно пологий, достаточно «дремучий», вон над теми камнями мелькают бабочки, наверное, между камнями есть тоже какая-то привлекающая их растительность…
«Деревья, кустарники, травы — украшение и одежда земли, — вспомнились слова знаменитого просветителя Жан-Жака Руссо, написанные более двухсот лет назад. — Нет ничего печальней, как вид местности голой и лишенной растительности, не открывающей взгляду ничего, кроме камней, ила и песков. Но оживленная природой и одетая в брачные одежды, среди водных источников и пенья птиц, земля являет человеку в гармоническом сочетании всех трех царств зрелище, полное жизни, занимательности и обаянья, — единственное на свете, которое никогда не утомляет ни глаз, ни сердца…
Сладкие запахи, яркие краски, самые изящные формы словно наперерыв оспаривают друг у друга право приковать к себе наше внимание… и если впечатление это воспринимается не всеми, на кого воздействует, то у иных это происходит из-за отсутствия природной чувствительности, а у большинства потому, что ум их, слишком занятый другими мыслями, лишь украдкой отдается предметам, поражающим чувства».
Да, прав, очевидно, прав был этот человек еще двести лет назад, но сейчас его слова звучат, по-моему, еще острее. «Зрелище, которое никогда не утомляет ни глаз, ни сердца…» Но дело, конечно, не только в этом.
«Еще одно обстоятельство является причиной того, что внимание людей, обладающих вкусом, проходит мимо растительного царства: это привычка искать в растениях только лекарств и врачебных средств, — продолжает Жан-Жак Руссо в «Прогулках одинокого мечтателя». — Теофраст подходил к делу иначе, и этого философа можно считать единственным ботаником древности; правда, он у нас почти совершенно неизвестен; по вине великого составителя рецептов, некоего Диоскорида и его комментаторов медицина до такой степени завладела растениями, превращаемыми в сырье для аптекарских снадобий, что в них видят только то, чего в них не видно, — то есть предполагаемые качества, которые каждому встречному и поперечному вздумается им приписать. Не понимают того, что мир растений может заслуживать некоторого внимания сам по себе… Остановитесь на пестром лугу и начните рассматривать один за другим цветы, которыми он усеян; увидев это, вас примут за лекарского помощника и станут просить у вас трав от лишаев у детей, от чесотки у взрослых или от сапа у лошадей…
