Сергей Бойко - Шарль Перро
И Шарль вспомнил, что Семела — в древнегреческой мифологии дочь фиванского царя Кадма и возлюбленная Зевса — пожелала однажды увидеть своего возлюбленного не в том виде, в каком он обычно являлся, но во всем величии бога. И Зевс выполнил ее просьбу: явился в сверкании молний, которые и испепелили Семелу.
Потом вновь заговорил Пьер. Говорил он взволнованно, отрывистыми фразами, отговаривая брата от похода к Кольберу. Чувствовалось, что каждое слово с трудом дается ему:
— Тебе не удастся спасти меня. На моем примере Кольбер хочет напугать всех сборщиков налогов. Но так же безжалостно он может покарать и тебя!
— А ты нам нужен во дворце! — заключил Клод.
Братья были, конечно, правы. И очень скоро Клод почувствовал это на себе.
Вопрос об архитекторе, который будет строить галерею Лувра, все еще не был решен. Осторожный Кольбер согласился пригласить во Францию знаменитого итальянского архитектора кавалера Бернена, которого настоятельно рекомендовал аббат Бенедетта. От имени короля 11 апреля Бернену было послано письмо следующего содержания:
«Сеньор кавалер Бернен!
Я так ценю Ваши заслуги, что имею большое желание увидеть и познакомиться с таким известным человеком. Именно поэтому я посылаю специального курьера и прошу Вас доставить мне удовольствие прибыть во Францию, воспользовавшись приятным случаем возвращения моего кузена, герцога де Креки, который более подробно познакомит Вас с тем, почему я хочу с вами встретиться. Дай Бог Вам здоровья, да хранит Вас Господь».
Это был опасный соперник. Чтобы удержать место за братом, Перро, генеральный контролер построек, должен был употребить все свое влияние.
В «Мемуарах» он подробно рассказал о том, как боролся с Берненом:
«…Почести, оказанные Бернену, были просто невероятны. Во всех городах, через которые он проезжал, офицерам было приказано его приветствовать и подносить подарки от имени города. Когда он подъезжал к Парижу, ему навстречу выехал сеньор де Шантелю, метрдотель Его Величества, чтобы сопровождать его повсюду. Шантелю был выбран потому, что он очень хорошо знал итальянский язык, бывал в Италии и дружил с Берненом.
Сначала Бернена поселили в отеле „Фронтенак“, который был меблирован специально для него и его сына. Кухней и обслуживанием занимались офицеры, специально для этого выделенные. 4 июня 1665 года, в день праздника „Тела Господня“, он предстал перед королем и был принят так хорошо, как нельзя себе представить. Свои чертежи и проекты он поместил в кабинет, куда кроме него входили лишь Кольбер и Шантелю.
Примерно через две недели Фосье, отвечающий за поставку кавалеру всего необходимого для работы, сказал мне, что может показать работы кавалера. Я согласился. На следующий день Кольбер спросил, видел ли я его проекты. В этот момент я принял решение не говорить об этом. Уверяю, что это был первый и последний раз, когда я не сказал правды Кольберу.
— Это нечто очень сильное, — сказал Кольбер.
— Наверное, есть отдельные колонны во всю стену? — спросил я.
— Нет, — ответил он, — колонны занимают одну треть стены.
— Дверь очень большая? — спросил я вновь.
— Нет, — сказал Кольбер, — она не больше, чем дверь в кухонном дворе.
Я еще задал ему несколько подобных вопросов, которыми хотел показать, что кавалер Верней впал в те же ошибки, за которые упрекали Ле Во и других архитекторов; делал я это с намерением показать, что не видел проекты кавалера. Таким образом их критика оказывалась сильнее, чем если бы я их видел».
Продолжим далее рассказ Шарля Перро, который в его «Мемуарах» подразделяется на отдельные главки.
«Бюст короля, выполненный Берненом
С момента прибытия кавалер предложил сделать бюст короля. Ему принесли самый красивый кусок мрамора, который можно было найти. Он работал сразу по мрамору и не делал глиняной модели, как привыкли поступать все скульпторы, а довольствовался лишь тем, что зарисовал два-три профиля короля пастелью.
Но прежде опишу вам портрет кавалера Бернена. Он немного выше среднего роста с приятным выражением лица и внушительным обликом. Его преклонный возраст и огромный авторитет вызвали к нему еще больше доверия. У него был живой, блестящий ум и огромное умение показать себя с самой выгодной стороны. Он был очень говорлив, речь его была витиеватой. Это был хороший скульптор, но он сделал такую жалкую конную статую короля, что король приказал заменить в ней свою голову на голову какого-то античного полководца. Это был посредственный архитектор, хотя он чрезвычайно ценил себя именно как архитектора. Он признавал только произведения и художников своей страны. Он все время цитировал Микеланджело, и часто от него слышали фразу: „Как сказал бы Микеланджело Буонарроти“.
Королю не понадобилось много времени, чтобы заметить, что он мало что хвалил. Когда король сказал об этом аббату Бутти, большому поклоннику кавалера, тот имел смелость ответить, что эти слухи распространяет Ле Брен, поскольку кавалер не ценил его произведения, которые действительно ничего из себя не представляли.
Вернемся к бюсту короля. Кавалеру он удался, хотя в нем были некоторые недостатки. Лоб был слишком узок и что-то портил в красивом лице короля. Варэн заметил это первым или, по крайней мере, первым осмелился об этом сказать. Нос был слишком сдавленным.
Во время работы над бюстом у кавалера имелось все для того, чтобы осуществить свой проект фасада Лувра. Бернен вызвал из Италии каменщиков. Они построили две стены в 5–6 футов высотой, на которых возвели арку той же конструкции, что и стены. Наши строители возвели стены той же высоты и сделали арку такой же формы, как у итальянцев, из того же материала, но употребленного так, как это делают во Франции.
Когда наступила зима, арка итальянцев рухнула при первом же заморозке, а французская осталась на месте и стала еще прочнее. Каменщики были очень удивлены и сказали в свое оправдание, что во всем виноваты заморозки, как будто тот факт, что зимой могут быть заморозки, представляет собой что-то необычное.
Поскольку проект кавалера Бернена никуда не годился и осуществить его значило бы опозорить Францию, я записал некоторые из его ляпсусов и послал эти записки Кольберу, который был в то время в Сен-Жермене. Получив их и приехав в Париж, он пошел со мною в сад. Кольбер даже пожертвовал аудиенцией, чтобы поговорить со мной.
— Я был очень удивлен теми записями, которые вы мне прислали; это действительно так? Вы хорошо все изучили?
— Я не думаю даже, что я подметил все, — ответил я, — но прошу прощения за вольность.
