Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России
В церковном служении Патриарх соблюдает ту же простоту, какой от отличается в частной жизни: нет у него излишней аффектации, театральности, часто надоедливых, но нет и грубости по отношению к служащим, какими иногда сопровождается архиерейская служба. Если нужно сделать какое-либо распоряжение, оно отдается тихо и вежливо, а замечания делаются исключительно после службы и всегда в самом мягком тоне. Да их и не приходится делать: служащие проникаются тихим молитвенным настроением Патриарха, и каждый старается сделать свое дело как можно лучше. Помню, с какой любовью и благоговением служил с Патриархом московский архидиакон Розов, – говорят, будто трагически кончивший уже свою жизнь. Торжественное служение Патриарха со множеством архиереев и клириков, многолюдные крестные ходы всегда совершались чинно, в полном порядке, с религиозным подъемом.
Жил Патриарх в прежнем помещении московских архиереев – в Троицком подворье Сергиевой Лавры, «у Троицы на Самотеке». Это скромный, хотя и просторный дом, без претензий, куда проще, чем многие другие архиерейские дома в России, например, в Курске или Ставрополе. К дому непосредственно примыкает Крестовая церковь, где монахи Сергиевой Лавры ежедневно совершали положенное по уставу богослужение. Рядом с алтарем помещается небольшая моленная, уставленная иконами; в ней Патриарх и молится во время богослужения, когда не служит сам. Но служить он любит и часто служит в своей Крестовой церкви. Дом окружен небольшим садиком, где Патриарх любит гулять, как только позволяют дела. Здесь часто к нему присоединяются и гости и близко знакомые посетители, с которыми льется приятная, задушевная беседа, иногда до позднего часа. Садик уютный, плотно отделенный от соседних дворов, но детишки-соседи взбираются иногда на высокий забор, и тогда Патриарх ласково наделяет их яблоками, конфетами. Тут же и небольшой фруктовый садик, и огород, и цветник, и даже баня, но все это уже запущено во время революции.
Конечно, и стол Патриарха был очень скромный, черный хлеб подавался по порциям, часто с соломой, картофель без масла. Но и прежде преосвященный Тихон был совсем не взыскателен к столу, любил больше простую пищу, особенно русские щи (конечно не мясные) да кашу.
Уезжая к семье, на юг, я простился с Патриархом 2 декабря 1918 года. Тогда он жил в своем подворье уже под домашним арестом; в нижнем этаже помещалась стража из трех красноармейцев, которые вечером поднимались наверх, чтобы проверить наличие своего поднадзорного. Патриарх не мог уже никуда выезжать из подворья и служил в своей Крестовой церкви. Говорят, потом ему разрешили выезжать, – при мне этого не было. Гулять по своему садику он мог и принимал у себя посетителей беспрепятственно. Переносил он свой арест благодушно и нисколько не боялся за будущее. Больше всего его беспокоила судьба Церкви и России, но и в этом отношении он сохранял полную уверенность, что ниспосланное Господом испытание кончится вполне благополучно, к новой славе и Церкви и Родины. Тогда казалось, что это случится скоро, что скоро и мне суждено будет увидеть Святейшего Патриарха и родные места. Но вот минуло три года, и никто не может сказать, когда закончатся наши испытания. Годы идут, приближаясь к закату, – суждено ли нам увидеть Родину, суждено ли принять благословение у святителя – Патриарха Тихона?
* * *9 июня (н. ст.) 1922 года, когда написаны были эти последние строки, никто не думал, что нам скоро придется прочитать в газетах неожиданное сообщение из Москвы: Патриарх Тихон будто бы сложил свою святительскую власть. Мы могли ждать всего: заточения, насильственной его смерти, – но тем, кто его знает, не верится, чтобы он мог добровольно покинуть свой тяжелый, ответственный пост в это роковое время. А между тем газетные сведения, полученные из советских источников, передают, что 12 мая (н. ст.) небольшая группа петроградских и московских священников, всецело примкнувших к коммунистической власти, обратилась к Патриарху с обвинениями в «вовлечении Церкви в контрреволюционную политику» и потребовала «немедленного созыва, для устроения Церкви, поместного Собора и полного устранения Патриарха до соборного решения от управления Церковью». Неизвестно, что ответил на это Патриарх, но в результате беседы с явившейся к нему депутацией он будто бы удалился к себе в кабинет и через несколько минут вернулся и передал депутации следующий документ, за своей подписью и датой 12 мая 1922 года: «Ввиду крайней затруднительности церковного управления, приведшей меня к гражданскому суду, считаю полезным для блага Церкви поставить временно, впредь до Собора, во главе церковного управления одного из митрополитов».
Как видим, здесь нет никакого «отречения от престола»: лишь временно, ввиду необходимости отвечать перед гражданским судом и вслед за тем претерпеть, может быть, гражданскую кару, заключение в тюрьму и тому подобное, Патриарх передает церковное управление одному из митрополитов, а сам предоставляет рассмотрение дела будущему церковному Собору. Но и такое временное устранение как-то не согласуется с обликом Патриарха: мудрый и предусмотрительный, хорошо понимающий лежащую на нем ответственность, он едва ли послушался бы требования какой-то никем не уполномоченной группы священников, едва ли взял бы на себя столь важное для Церкви решение без совета с Священным Синодом и Высшим Церковным Советом, к которым он всегда обращался в таких случаях, и едва ли облек свое заявление в такую неофициальную форму. Правда, Московский Церковный Собор уполномочил Патриарха назначить себе ряд заместителей из числа иерархов, на случай смерти или насильственного устранения от власти; и созыв церковного Собора предоставлен власти Патриарха, и суд над Патриархом принадлежит Собору. Но привлечение к гражданскому суду и даже заключение в тюрьму в такое время, как нынешнее, могут послужить лишь к славе церковного деятеля и не дают повода к обсуждению его дела на Соборе; тем менее обвинение, предъявленное малочисленной группой духовенства, может послужить для Патриарха побуждением устраниться от власти. Наибольшее, что он может сделать, – это устраниться от председательствования на Соборе во время обсуждения выставленных против него обвинений и затем подчиниться решению Собора – и только. Но отказаться от власти теперь, когда буря со всех сторон грозит церковному кораблю, когда враги Церкви готовы воспользоваться всяким поводом, чтобы нанести ей тяжкий удар, – нет, это не похоже на Патриарха Тихона.
Может быть, начались для него последние испытания. Может быть, он уже является исповедником, как были исповедниками древние христиане, бесстрашно заявлявшие перед языческим судом о своей вере во Христа. Может быть, он скоро станет и мучеником, когда примет венец страданий и смерти от руки безбожных правителей. Будем молиться. Будем ждать и надеяться на милость Божию. «Утверди, Господи, Церковь!»
