Артур Вейгалл - Клеопатра. Последняя царица Египта
Обуреваемый этими надеждами, которые так сильно совпадали с надеждами Клеопатры, Антоний приготовился ехать в Александрию осенью 41 г. до н. э. и был полон решимости скрепить союз с царицей Египта. Одного из полководцев умершего диктатора, некоего Децидия Саксу, он поставил во главе армии в Сирии. Обязанностью этого офицера было держать его в курсе всех передвижений парфян и готовиться к надвигающейся войне с ними. Царь Парфии по имени Ород прибегнул к услугам римского изменника по имени Квинт Лабиен (сын Тита Лабиена, соратника Помпея, а ранее – Цезаря. – Ред.), бывшего соратника Кассия и Брута; и этот человек теперь действовал совместно с сыном царя царевичем Пакором, занимаясь формированием парфянских армий и их подготовкой к наступлению на соседние римские провинции. Таким образом, не было никаких сомнений в том, что вскоре разразится война, и поэтому Антоний очень хотел получить в свое распоряжение египетские ресурсы на суше и на море как можно скорее.
Он уже собирался отплыть в Александрию, когда, по-видимому, до него дошла весть о том, что волнения в Риме скоро достигнут наивысшей точки и что его брат Луций Антоний и его жена Фульвия готовятся к нападению на Октавиана. Вероятно, поэтому Антоний сомневался при принятии решения, возвращаться ли ему в Рим или нет. Возможно, его сильно раздражал тот поворот, который приняли события, ведь он прекрасно знал, что в тот момент он не может успешно бороться против Октавиана, и очень боялся втянуться в противоборство, которое может привести к его собственному поражению. Если Антоний вернется в Италию, есть возможность того, что он сумеет уладить ссору и добиться примирения, после которого воцарится мир до тех пор, пока не придет тот час, когда он сам захочет войны. Но если его миролюбивые усилия не достигнут цели, последует конфликт, к которому он не готов. Поэтому, как мне кажется, Антоний решил, что ему следует избегать ссоры и показывать, что он поглощен решением вопросов на Востоке. Уехав на несколько недель в Египет, Антоний не только отделит себя от не удобной для него тактики его сторонников в Риме, но и соберет силы и деньги на свою войну с Парфией, которая окажет ему огромную услугу в случае, если Октавиан начнет доводить ссору до конца. К тому же не вызывает сомнения то, что Антонию была неприятна мысль о том, чтобы снова встретиться со своей строгой женой и опять жить под ее испытующим взором; а с другой стороны, он с юношеским волнением с нетерпением ожидал повторения чарующих приемов, которые устраивала Клеопатра. Антоний не был великим государственным деятелем или дипломатом; он был веселым мальчиком-переростком, и его действия фактически во все времена были продиктованы его желанием получать удовольствие. Царица Египта самым решительным образом привела в замешательство его непосредственную натуру, которая в вопросах такого рода почти не требовала толчков извне. И теперь тот факт, что ему на какое-то время разумнее было бы держаться подальше от Рима, послужил основанием для маневра, к которому Антония одновременно побуждали и его честолюбие, и его сердце.
Поэтому в начале зимы 41 г. до н. э. Антоний отправился в Александрию, где как самого почетного гостя его приняла Клеопатра в своем прекрасном дворце на мысе Лохиас. Все ресурсы этого роскошного дворца были привлечены для развлечения Антония, и через некоторое время все проблемы римского мира отошли в его голове на второй план. Однако Клеопатра не расслаблялась. Честолюбивые замыслы царицы, разбуженные Цезарем, разгорелись новым пламенем благодаря ее успеху в Тарсе, и она была полна решимости сделать Антония поборником ее дела. С того момента, когда египетская царица увидела податливость и восприимчивость Антония к ее инициативам, она приняла решение объединить с ним силы в попытке завоевать трон Римской державы. И теперь задачей Клеопатры было и пленить Антония своим личным обаянием, и с помощью своего гостеприимства продемонстрировать ему свое богатство и власть.
«Было бы пустым делом, – пишет Плутарх, – перечислять глупые поступки Антония в Александрии». На протяжении нескольких недель он предавался развлечениям самого фривольного характера и наслаждался жизнью, полной такой роскоши, которую он никогда не знал. Его собственная семья жила просто, и, хотя Антоний многому научился в этом отношении и потратил много денег на расточительные развлечения, в Риме не было возможности достичь такого великолепия, которое могло сравниться с пышностью празднеств в Александрии. Его друзья, многие из которых были обычными актрисами и комедиантами, тоже не были блестящими учителями в искусстве развлечений; им не нужно было от него какой-то утонченной роскоши, достаточно было хорошего крепкого вина и веселой компании. Но теперь во дворце Клеопатры Антоний оказался со всех сторон окруженным затеями и приспособлениями самой развитой культуры своего времени; его чувства подверглись такому натиску, который посрамил бы усилия даже расточительного Лукулла. Александрию современные историки называют Парижем Древнего мира, и нетрудно понять, как было очаровано воображение мощного римлянина, который впервые в жизни оказался в окружении образованных мужчин и женщин, поднаторевших в искусстве наслаждения. К тому же Клеопатра принимала Антония как будущего владыку всего того, на что падал его взгляд, ведь царица, видимо, абсолютно ясно ему дала понять, что все это будет его, если он разделит с ней ее судьбу.
Антоний быстро адаптировался к нравам александрийцев. Он отложил в сторону свою одежду римлянина и стал одеваться в греческое платье, а на ноги надел белые афинские сандалии, которые назывались phoecasium. Похоже, что он хорошо говорил по-гречески, и теперь, как истинный дипломат, стал походить на греческих аристократов, которые были частыми гостями при дворе. Антоний постоянно посещал собрания ученых мужей, проводя много времени в храмах и в мусейоне (Александрийский мусейон – античный научный центр с III в. до н. э. по III – IV вв. н. э. – Пер.). Этим он завоевал себе положение в блестящем обществе царского двора в Александрии, которое, несмотря на свою приверженность приятным прихотям цивилизации, гордилось своей культурой и образованием.
Тем временем Антоний без колебаний и всеми средствами, имевшимися в его распоряжении, старался внушить к себе любовь Клеопатры. Он знал, что она хотела – по династическим соображениям, – чтобы он стал ее законным мужем, и не было, с ее точки зрения, в античном мире другого человека, столь подходящего на роль ее супруга. Антоний также знал, что, будучи молодой вдовой, чей первый брачный союз был таким недолгим, Клеопатра страстно желает удачного брака, который даст ей утешение со стороны сильного партнера, на которого можно опереться в часы тревог, и пылкого любовника, способного скрасить ее одиночество. Он знал, что Клеопатру привлекает его сила Геркулеса и мужественная внешность. Вероятно, ему с самого начала было ясно, что он без особых усилий может завоевать ее любовь почти так же легко, как это удалось великому Цезарю. Царица была молода, полна страсти и очень одинока; и от Антония не требовалось какой-то особой проницательности, чтобы увидеть, насколько сильно она нуждалась в надежном браке как в политическом, так и в личном плане. Поэтому Антоний уверенно ухаживал за хозяйкой дворца в Александрии, и она отдалась ему со всем пылом и искренностью ее горячей, импульсивной натуры.
