Каринэ Фолиянц - Грехи и святость. Как любили монахи и священники
Марина Мнишек надела брачный венец, а Ксения – монашеский клобук…
И в Подсосенский монастырь прибыла новая монахиня. Монастырь стоял недалеко от Троице-Сергиевой лавры, когда-то они всей семьей молились здесь о ее счастье…
Когда самозванец был убит, занявший его место царь Василий Шуйский вызвал монахиню Ольгу в Москву, чтобы она приняла участие в перенесении останков ее родителей и брата в Троице-Сергиеву лавру. После погребения Ксения не осталась в столице, а вернулась в монастырь.
По иронии судьбы в Подсосенском монастыре вместе с царевной оказалась и одна из жертв ее отца – ливонская королева Мария Владимировна. Годунов насильно постриг ее в монахини, опасаясь притязаний на царский престол. Предполагал ли царь Борис, что его любимая дочь будет делить судьбу и монастырскую крышу с заживо похороненной им правнучкой Ивана III?
Тихо жила в монастыре монахиня Ольга. «В миру» же, казалось, буря миновала… Но вот уже под стенами Троице-Сергиева монастыря стоит Лжедмитрий II. Началась почти полуторагодовая осада монастырских стен, за которыми в это время пребывала и Ольга. «…В своих бедах чуть жива, – писала она одной из своих родственниц, – совсем больна вместе с другими старицами, и вперед ни одна из них себе жизни не чает, с часу на час ожидают смерти…» Но Троицкий монастырь держался. Осада закончилась поражением поляков: защитники монастыря показали чудеса храбрости.
Потом в жизни монахини Ольги были и Горицкий, и Новодевичий монастыри. Когда-то, за несколько лет до своего «призвания на царство» в 1598 году, в Новодевичьем жил Борис Годунов. Спустя двенадцать лет сюда прибыла его дочь, только «царственные» дни были для нее позади. Но и в этих стенах не было покоя в то Смутное время. Казак Иван Заруцкий, взявший после смерти Лжедмитрия I под свое покровительство Марину Мнишек (иными словами – любовник Марины), напал на столицу и разграбил Новодевичий монастырь. В одной из грамот того времени говорится: «А когда Ивашка Заруцкий со товарищи Девичий монастырь взяли, то они церковь Божию разорили и черниц – королеву, дочь князя Владимира Ондреевича, и Ольгу, дочь царя Бориса, на которых прежде взглянуть не смели, ограбили донага. А других бедных черниц грабили и на блуд брали». Лихое время выпало царевне, да и не ей одной…
Последним прибежищем монахини Ольги стал суздальский Покровский монастырь. Здесь на сорок первом году жизни она скончалась. Родилась Ксения Борисовна при Иване Грозном, а умерла, когда на престол взошли Романовы.
Ксения завещала похоронить себя в родном краю – но не в Москве, а в Троице-Сергиевом монастыре. Там лежали родители, брат, там хранилось малиновое полотно, когда-то вышитое юной царевной, – ее былая вера и надежда на несбывшееся счастье…
В середине XIX века при разборе бумаг английского посольства 1619 года в Московии была найдена записная книжка переводчика Ричарда Джемса. А в книжке – несколько русских песен того времени. Две из них посвящены дочери Бориса Годунова. Вот отрывок одной из этих песен:
А светы вы, наши высокие хоромы!
Кому вами будет владети
После нашего царьского житья?
А светы, бранью убрусы!
Береза ли вами крутити?
А светы, золоты ширинки!
Лесы ли вам дарити?
А светы, яхонты-серешки!
На сучье ли вас задевати, —
После царьсково нашего житья,
После батюшкова преставленья
А света Бориса Годунова?..
Не рой яму другому…
Эта женщина тоже не мечтала о монашеской доле, но стала монахиней Сусанной и провела остаток жизни в Новодевичьем монастыре…
Царевна Софья Алексеевна (1657–1704) родилась в семействе «тишайшего» царя Алексея Михайловича. Всего у государя Всея Руси было семь дочерей. Пять из них – Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина и Марья – были от первого брака самодержца с Марией Ильиничной Милославской. Две другие дочери – Наталья и Феодора – от второго брака с Натальей Кирилловной Нарышкиной. Шесть сестер смиренно коротали дни в своих девичьих светелках, но иной была царевна Софья Алексеевна.
Царевна Софья
Полная, с некрасивым суровым лицом, она казалась старше своих лет. По словам французского эмиссара при русском дворе де Ла Невиля, Софья была большеголовой, бесформенной, со следами волчанки (туберкулеза кожи) на лице. В двадцать шесть лет ей можно было дать все сорок. Однако близкий друг царевны, монах Сильвестр Медведев, в своих воспоминаниях всячески ее восхвалял, а русский историк Костомаров замечал, что: «Иностранцам она казалась вовсе некрасивой и отличалась тучностью, но последняя на Руси считалось красотою в женщине».
Софья, надо сказать, и не стремилась пленять окружающих своей внешностью. С детства она много читала, свободно говорила по-польски, ее учителями были образованнейшие люди того времени. Говорят, идеалом юной царевны была греческая царевна Пульхерия, взявшая власть из слабых рук брата и долго царствовавшая в Византии.
Ее стремление к идеалу было довольно последовательным: вначале Софья сумела заслужить доверие отца, а затем царствующего брата Федора Алексеевича и приближенных к нему людей. В 1682 году, после смерти Федора Алексеевича, не оставившего детей, царевна при поддержке стрельцов и семейства Милославских организовала заговор. Начались волнения стрельцов и солдат.
«Все пряталось и трепетало за собственную безопасность, – писал историк Сергей Михайлович Соловьев. – Правительством должны были овладеть люди, которые не прятались и не трепетали, а действовали – Софья со своими сестрами и приверженцами. Царевны управляли Россиею! Софья выдвинулась сама собою на первый план, и никто ей не мешал: это было единственное лицо из царского дома, которое хотело управлять, и всё волею-неволею обращалось к ней…» В результате неискушенная в политических интригах мачеха Софьи Наталья Нарышкина (мать царевича Петра) была от власти отстранена, самодержцами были «выкрикнуты» малолетние царевичи Иван и Петр, а регентшей при них стала их сестра Софья.
Семь лет царевна Софья Алексеевна фактически правила страной, правда, было при ней «правительство», в которое входили умные и властные вельможи, такие, как Федор Леонтьевич Шакловитый и Василий Васильевич Голицын.
«И тогда же она, царевна Софья Алексеевна, – писал современник Софьи, князь Борис Иванович Куракин, – по своей особой инклинации (склонности) к амуру Василия Васильевича Голицына назначила дворцовым воеводою войски командовать и учинила его первым министром и судьею Посольского приказу; которой вошел в ту милость через амурные интриги. И почал быть фаворитом и первым министром, и был своею персоною изрядный, и ума великого, и любим ото всех». Он поражал приезжавших в Москву иноземцев необычайной роскошью своей одежды, усыпанной алмазами и жемчугом. Говорили, что у него не менее ста шуб и кафтанов, на которых каждая пуговица стоила от 300 до 700 рублей, а если бы он продал один свой кафтан, то на эти деньги мог бы одеть и вооружить целый полк.
