Николай Никитин - Освоение Сибири в XVII веке
Широкий размах в 1696 г. приняло восстание в Илимске, где против воеводы Б. Челищева поднялось все уездное и городское население во главе со служилыми людьми. Тесно связанный с винокурами правитель был свергнут, все винокурни уничтожены, а хлебные запасы розданы нуждающимся.
В Сибири XVII в. выступления русского и коренного населения чаще всего протекали отдельно друг от друга. Более того, во время восстаний «иноземцев» жертвами вооруженных нападений становились и ни в чем не повинные крестьяне и посадские люди. Однако с течением времени все большую силу набирало стремление эксплуатируемых слоев всех населявших Сибирь народов объединиться в борьбе с феодальным гнетом. С другой стороны, происходит смыкание интересов верхушки ясачного населения и царской администрации. Совместные вооруженные выступления русских переселенцев и сибирских «иноземцев» были хотя и нечастым, но весьма показательным явлением и далеко не единственным свидетельством начала осознавания ими общности своих судеб. Примечательно, что объединение русских с представителями местных народов в борьбе против общих угнетателей отмечено уже в конце XVI в. в вотчинах Строгановых, служивших исходной базой для переселения в Сибирь.
В XVII в. и за Уралом ясачные люди не оставались безучастными наблюдателями разворачивавшейся на их глазах социальной борьбы и в той или иной степени подключались к ней. Например, во время Томского восстания 1648 г. служилых и посадских людей поддержали не только уездные крестьяне, но и часть местных «остяков». В 1658 г. во время восстания против «приказчика» Братского острога И. Похабова было составлено совместное «челобитье» русских крестьян и бурят. В Якутии в 1681–1682 гг. в движении против воеводского произвола наряду с русскими приняли участие якуты. Коренное сибирское население энергично поддержало восставших и во время красноярских и забайкальских событий 1695–1698 гг. Там ясачные люди вместе с русскими повстанцами осаждали крепости, участвовали в изгнании и аресте представителей царской администрации, объявляя при этом всенародно о своих «обидах».
Восставшим, разумеется, не всегда удавалось привлечь «иноземцев» на свою сторону. Однако со временем объединение русского и коренного населения Сибири для противодействия феодальному гнету приобретало все более частый, серьезный и тесный характер.
Большой интерес в этом отношении представляет восстание в Братском остроге в 1696 г., когда приказчику X. Кафтырёву «отказали» почти все жители его «присуда». В мирской совет «судеек», взявших управление в свои руки, помимо русских (9 казаков, 3 посадских, 4 крестьян), впервые в сибирской истории вошли 10 ясачных людей (бурят).
Весьма красноречивыми являются и такого рода факты. В 1658 г. во время волнений в Братском остроге «приказчик» И. Похабов, взбешенный оказанным ему сопротивлением, послал к бурятам гонцов с призывом «погромить» непокорных служилых людей. Однако буряты отказались выполнить это приказание, хотя им, казалось бы, представился удобный случай отомстить своим прежним обидчикам.
Как сообщил верхотурский воевода, ясачные и русские люди просили отпустить двух вогулов, посаженных в 1633 г. в тюрьму по обвинению в государственной измене, и брали их на поруки.
В 1696 г. сын боярский Шестаков, следуя с караваном в Китай, избил и ограбил проводника тунгуса. Родственники проводника пожаловались нерчинским казакам, и в возникшем из-за этого столкновении Шестаков был убит.
Во время забайкальского восстания 90-х гг. от бурят поступили жалобы на злоупотребления ясачного сборщика М. Иванова. После проверки жалоб служилые люди избили Иванова.
Во всех этих случаях, конечно, еще нельзя говорить об осознанной классовой солидарности. Включаясь в общую борьбу, каждая из сторон преследовала свои интересы и цели, далеко не во всем совпадавшие. И тем не менее показательно, что у всех слоев трудового населения Сибири, как пришлого, так и коренного, в силу различных причин в конце концов оказывался общий враг.
Итоги и значение народных восстаний в Сибири XVII в., как и последствия подобных же движений в Европейской России, нельзя сводить лишь к непосредственным результатам (хотя и эти результаты бывали очень важны). Сопротивление феодальному произволу и гнету сдерживало и как-то ограничивало стремление местной администрации к обогащению путем грабежа народа, не позволяло ей разорить трудовое сибирское население. В итоге оно получало более широкие возможности и более благоприятные условия для хозяйственного освоения края и его развития.
Выступления жителей сибирской «украйны» против системы государственного управления не могли не беспокоить правительственные круги, кровно заинтересованные в доходах от «новой государевой вотчины». Сознавая слабость собственных позиций на далекой восточной окраине, московское правительство чаще всего не рисковало прибегать к суровым наказаниям восставших и предпочитало убирать наиболее зарвавшихся представителей воеводской администрации, если те теряли чувство меры в своем самоуправстве. Возлагая ответственность за восстания главным образом на «лихих» воевод и «приказчиков», Москва нередко вынуждена была идти на уступки населению Сибири и в своей налоговой политике. Постоянно, все больше и больше Сокращался объем работ, выполнявшихся крестьянами на «государевой десятинной пашне». Уменьшались размеры оброчных платежей посадских людей. В интересах коренных жителей русским в конце XVII в. было запрещено охотиться в ясачных угодьях и вырубать там леса под пашню.
ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ И АБОРИГЕНЫ
Как выяснили советские исследователи, плотность населения в Сибири ко времени прихода русских в среднем была свыше 40 км2 на одного человека, а в отдельных районах колебалась от 3 до 300 км2 на? человека- Известно, что племенам, живущим охотой, необходимо иметь на одного человека в среднем по 10 км2 угодий, а скотоводам — по 1 км2. Таким образом, при любом способе ведения хозяйства коренное население ни в XVII в., ни много позднее не могло освоить в полной мере гигантские пространства Северной Азии. Однако огромные размеры и ничтожно малая плотность населения края еще не являлись гарантией свободного и безболезненного расселения русских людей среди коренных жителей Сибири.
Никем не занятые, «ничейные» территории за Уралом в XVII в., разумеется, встречались, но местонахождение и качество этих участков обычно не позволяли русским использовать их для поселения и ведения хозяйства. Основная часть пригодных для освоения земель уже являлась чьими-то охотничьими, рыболовными угодьями или пастбищами. Их хозяева могли жить очень далеко от границ своих владений, но эти границы были им хорошо известны. Первые шаги переселенцев в Сибири осложнялись и тем, что русские крестьяне шли за Урал с представлением о лесах, озерах и реках как общей, «мирской», «божьей» земле, а участки, «порозжие» с точки зрения земледельца, не являлись таковыми с точки зрения охотника или рыболова.
