М. Барабанщиков - Лётчики
«Мы с Леоновым, — писал позже Маракасов, — рассказали ему о допросе в Вюрцбурге. Посоветовали, как отвечать, чтобы наши показания сходились. Здесь мы договорились снова бежать. Выглядел Николай тогда еще довольно сносно.
Разговор с ним в подвале я никогда не забуду. Я помню его почти слово в слово. Он говорил о своей любви к Родине, и такая у него была уверенность в победе, такая воля к жизни, что мы даже поражались. «Жить во что бы то ни стало, жить для того, чтобы победить проклятых фантастов», — говорил нам Николай.
Через два дня меня и Леонова заковали в кандалы и отправили в концентрационный лагерь Дахау. Николай же остался в тюрьме, и больше я его не видел».
...Печально известный фашистский лагерь смерти Маутхаузен. Десятки тысяч людей разных национальностей были здесь отравлены газом, сожжены в печах крематория. Казалось, невозможно истязать людей более садистски, чем это делали в Маутхаузене, и все же в самом концлагере, в блоке № 20 пытки и истязания достигали такой патологической утонченности, которая и не снилась кровавым инквизиторам средневековья. Вот что рассказали об этом бывшие узники блока смерти, чудом оставшиеся в живых:
«Мучения и издевательства начинались еще в тюрьме общего лагеря... Человека избивали до полусмерти, кололи иглами, пытали током. Потом его загоняли в так называемую «баню», где со всех сторон хлестали тугие струи ледяной воды, и оставляли там порой на несколько часов. После этого парикмахер простригал ему со лба до затылка широкую полосу в волосах, и голого человека выбрасывали на снег, швыряя ему вслед грязные полосатые штаны и куртку из дерюги, причем одежда эта была нарочно обработана, чтобы заразить узника накожными болезнями — чесоткой, экземой и т. д. Палками его гнали к дверям блока смерти, заставляя одеваться на бегу. Перед ним открывались двойные тяжелые двери, пленного вталкивали внутрь, и сразу же двое эсэсовцев, уже поджидавшие жертву, принимались снова избивать его.
С рассветом раздавался сигнал подъема... Промерзшие, босые, в худой одежонке, превратившиеся в живые скелеты, с телами, покрытыми коростой, нарывами, сыпью, незаживающими болячками, синяками и открытыми ранами, узники выстраивались по сотням в узком дворе — шестиметровом промежутке между бараком и стеной. Стена толщиной в метр и высотой в три с лишним метра угрюмо высилась над ними, загораживая небо, а по гребню ее на выгнутых внутрь железных кронштейнах с изоляторами тянулась в несколько рядов колючая проволока под током высокого напряжения. По углам стены с деревянных вышек на узников были направлены спаренные пулеметы и большие прожектора, которые с наступлением темноты заливали ярким светом весь двор.
Как только появлялся блокфюрер — садист эсэсовец со своей свитой, раздавалась команда «Ложись!», и одновременно с пулеметной вышки на строй узников обрушивалась мощная струя ледяной воды из шланга, сбивавшая с ног тех, кто не успел упасть. Люди валились друг на друга, а палачи проходили мимо лежащих, рассыпая удары, а то и просто пристреливая пленных на выбор. Потом начиналась «зарядка» — узников, едва державшихся на ногах, заставляли бегать, ползать по снегу или по грязи, ходить «гусиным шагом» вокруг барака по три-четыре километра без перерыва.
Многие падали и уже не могли подняться. Их оттаскивали к штабелю трупов. Смертельные удары обтянутых резиной дубинок, налитых свинцом, замертво укладывали людей. Эсэсовцы развлекались, стреляя в руки и ноги пленных, сбрасывая узников в канализационный колодец во дворе. Когда же палачи уставали и уходили, люди сбивались тесной толпой — в так называемую «печку», прижимаясь друг к другу, грея один другого жалким теплом своего полумертвого тела, припрыгивая и похлопывая товарищей. Потом эта «печка» рассыпалась, и рядом возникала другая, так что те, которые сначала были снаружи, теперь оказывались внутри толпы и могли получить свою долю тепла. А потом опять появлялись эсэсовцы...»
Сюда, в этот лагерь, в этот блок, был брошен Николай Иванович Власов зимой 1944/45 года. Изможденный, седой, в рваной полосатой арестантской одежде — таким предстал он перед Исуповым и Чубченковым, томившимся здесь уже не один месяц. Да и они изменились, видно, немало, если Николай долго разглядывал их с недоумением и болью в глазах, не решаясь признать в них товарищей по заключению в Лодзинском лагере.
— Дорогие... — только и смог растроганно прошептать летчик.
И снова все трое полной мерой пили чашу мучений и издевательств со стороны гитлеровцев. Перекинуться словом-другим они могли только, когда их случайно вместе притискивали друг к другу в «печке», или ночью, если удавалось упасть на дощатый пол вместе с товарищами. Открыто разговаривать они опасались: фашисты чувствовали приближение своего конца, и потому малейшее подозрение на заговор в блоке смертников вызывало немедленную реакцию: без всякого суда и следствия людей без жалости расстреливали на месте.
И все-таки он существовал, этот заговор. Существовал в блоке смерти, блоке № 20. Во главе его стояли трое — Николай Власов, Александр Исупов, Кирилл Чубченков. И впервые в истории Маутхаузена, впервые в истории блока смерти, заговор этот закончился всеобщим восстанием узников, голыми руками перебивших вооруженную до зубов охрану, захвативших пулеметные вышки, преодолевших каменную стену, увитую колючей проволокой, по которой был пропущен ток высокого напряжения, и в феврале 1945 года вырвавшихся на свободу. О восстании рассказывают участники, свидетели, строки документов.
Узник блока № 20 Владимир Шепетя:
«...Через несколько дней после того, как среди нас оказался Власов, во двор блока номер 20 был брошен человек, который не подавал никаких признаков жизни.
— Оттащить к мертвецам! — приказал штубовой.
И вдруг в человеке, брошенном во двор блока, я узнал нашего лодзинского товарища капитана Битюкова! Он, как и все мы, хлебнул горя, но врагу не сдался.
...Когда его бросили к трупам, мы все стояли во дворе. Несмотря на частые пополнения блока, наших товарищей становилось все меньше и меньше. Гитлеровцы варварски доводили людей до смерти.
Вместе с трупами должны были отправить в крематорий и Битюкова. Рискуя жизнью, его оттащил от груды трупов Николай Иванович Власов. Вскоре Битюков пришел в сознание. Мы сразу же организовали «печку», чтобы согреть его...
— А где еще три тысячи восемьсот человек? — спросил у меня наутро Битюков и показал свой порядковый номер 4629.
— Скоро все там будем, — ответил ему узник, стоявший рядом со мной. — Можешь заранее зарегистрироваться у подполковника Власова, он записывает фамилии и адреса замученных летчиков.
