Владимир Разумков - С кортиком и стетоскопом
— …Направить вас на службу, на лечебную должность… в Главный госпиталь ЧФ, а именно в отделение к Я.А. Рубанову, ординатором. Как вы к этому относитесь?
— Товарищ генерал, я согласен, согласен, — выдохнул я, заставив себя выйти из оцепенения.
— Ну, вот и хорошо, правда должность эта временная и оклад низкий, но мы потом что-нибудь вам подберем. А пока вот что, принесите в кадры характеристику с корабля, остальное я знаю от Рубанова. Идите!
Я выскочил из кабинета с одной мыслью — лечебная должность! Сколько я ее ждал! Но вдруг другая мысль пронзила меня — «характеристика с корабля»! Что может обо мне хорошего написать мой третий командир капитан 3 ранга Михайлов, с которым у меня было столько непонимания и конфликтных ситуаций! «Вот попал! — думал я. — Теперь командир мне все и припомнит и что тогда?». Прибыв на корабль, я сразу же пошел доложить командиру. Он внимательно выслушал.
— Ну что, доктор, идите и пишите на себя характеристику сами! Я остолбенел.
— Товарищ командир, не могу я на себя сам писать! Вы же понимаете… Он хитро блеснул глазами.
— Ну, ладно, не можете, так не можете. Через час зайдите.
В течение часа я бегал по кораблю в ожидании этой проклятой характеристики. Ведь она может все перечеркнуть в моих ожиданиях и надеждах. Ровно через час я стучался в каюту командира. Он молча передал мне стандартный лист бумаги.
— Читайте!
Я углубился в суть написанного и с каждой строчкой все больше не верил своим глазам. Из написанного можно было представить идеального человека и офицера. В те времена я был довольно прямым и неиспорченным карьерой человеком.
— Товарищ командир! Я не могу принять эту характеристику, она ведь совсем не отражает правды обо мне, мне стыдно!
— Так, доктор. Вы мне со своим, честно говоря, строптивым характером просто надоели. Даю вам на размышление одну минуту и, если вы имеете претензии к этой бумаге, я напишу другую, истинно отражающую ваше поведение на сегодняшний день. Так, время пошло!
В голове у меня все пошло кругом. Какой же я болван, что мне еще нужно? Я схватил бумажку и стал пятиться к двери.
— Товарищ командир, большое вам спасибо, товарищ командир!..
— Идите, идите и срочно в кадры, чтобы они там не передумали. Потом поговорим.
Так, через неделю, был подписан приказ и состоялось мое назначение в I-ое терапевтическое отделение Госпиталя ЧФ, к моему кумиру полковнику м/с Я.А. Рубанову.
Прощание с кораблем
Сдавал я должность фельдшеру, пожилому старшему лейтенанту м/с, одного взгляда на которого было достаточно, чтобы догадаться о его пристрастиях. А у меня была трехлитровая бутыль, полная ректификата, не оприходованная и не числящаяся на учете. Я же был экономным. «Выпьет за неделю», — подумал я. Наш командир капитан 3 ранга Михайлов никогда не был замечен нетрезвым. Даже продрогнув на мостике зимой, никогда не позволял себе ничего горячительного, кроме чая. Все офицеры знали об этом. Никогда ни у кого спирта не просил. И я решился. Поздно вечером, взяв бутыль, обернул ее чем-то и постучался к командиру в каюту.
— Заходите!
— Товарищ командир, я хочу вам передать перед уходом вот это, — и протянул ему пакет.
— Что это?
— Ректификат, товарищ командир. Три литра, чистейший и списанный, нигде не числится, — комментировал я.
— Вы что, доктор? Вы же знаете…
— Знаю, знаю, — перебил я его, — но позвольте доложить, что мой сменщик выпьет спирт в очень короткие сроки. Вы же видели его личико.
— Да, видел. Вы правы, выпьет, наверное, — нерешительно сказал он.
— Вот-вот. Возьмите, товарищ командир. Пригодится! А он выпьет, я в этом уверен, для работы я ему оставил сколько надо и все по акту, — и быстренько смылся, избегая дебатов.
Надо сказать, что благодарность к командиру сохраняется у меня по сей день. Он открыл мне «зеленый свет» на профессиональный рост, несмотря на мои «фокусы», а иногда и просто дурацкие поступки. И через двадцать лет, когда я встретил его уже в Москве, спросил, как это он так благородно поступил со мной.
— Доктор, я многое прощал вам, понимая, что вы теряете специальность, что все вам надоело и обрыдло. Но ведь я был командиром и обязан был требовать от вас дисциплины, несмотря ни на что. А когда представился случай дать вам зеленый свет по карьерной лестнице — я это сделал.
Вот так обошелся со мной строгий, но весьма справедливый человек. Он умел видеть в подчиненном главное, отбросив наносное, мальчишеское. Он стал для меня примером, как нужно поступать с подчиненными. Основное — не поддаваться чувству мести к человеку, который наговорил тебе лишнее, оценивать, прежде всего, его деловые и профессиональные качества. Сейчас моему командиру 84 года, он живет в Менделеево под Зеленоградом, и я поздравляю его по телефону со всеми праздниками.
Команда корабля тепло проводила меня. Щемило сердце, вроде осуществилась моя мечта — перевод на лечебную должность да еще в Севастополе, а щемило. Корабль крепко вошел в мою душу и на всю жизнь Он шесть лет был по существу моим домом, а экипаж моими подопечными, которых я знал большинство по именам, и о которых заботился, оберегал от болезней, лечил, направлял в госпиталь и т. д. Кроме этого, я был флотским офицером, вместе с другими испытывал все трудности морской службы, радовался успехам команды в стрельбах, в торпедных атаках и других выполняемых задачах. Поднимая последнюю рюмку при «отходной», я обещал всегда помнить корабль и поднимать тост «за тех, кто в море», что, к сожалению, в дальнейшем не всегда выполнял.
Годы шли, а время, как говорят, и лечит и портит. Но, будучи начальником терапевтического и диспансерного отделений Центральной поликлиники ВМФ, всегда тепло и заботливо относился к корабельным офицерам, приехавшим в отпуск в Москву с флотов и нуждающимся в какой-то медицинской помощи. Я хорошо знал, что на флотах им просто некогда было заниматься своим здоровьем. Особенно трепетно относился к командирам кораблей и подводных лодок. Многие из них после долгой службы на кораблях назначались в Главный Штаб ВМФ и центральные управления. Для них период адаптации в Москве был очень болезненным. Привыкшим к самостоятельности, к высокому статусу командира корабля, или бригады и т. д., им приходилось превращаться в обычных штабных работников, от которых требовали решения вопросов, не свойственных им ранее. Это, безусловно, многих угнетало и вызывало, зачастую, внутренний душевный конфликт. При знакомстве с ними я старался убедить их в том, что все это временное, что скоро все «устаканится» и они войдут в обычную колею работы штабных офицеров и все станет привычным и устойчивым. Это офицеры, даже высокого ранга, очень ценили, и у меня со многими устанавливались прекрасные отношения. Некоторые из них, при моей службе на одной должности, вырастали от капитан-лейтенантов до адмиралов и генералов. Конечно, все бывало. Иногда появлялись офицеры с большим гонором, с привычкой «царька» на периферии нашей Родины, привыкшие «руководить» медициной по своему разумению. Он с ходу начинал диктовать свои условия, отказывался от медицинского обследования и т. д. Тогда я при нем брал телефонную трубку и звонил его начальнику, который был, как правило, адмирал.
