Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»
«В общении Марина и очаровательна, и проста, — восхищалась жена Окуджавы, Ольга Арцимович. — Она поражала легкой открытостью. О ней можно было сказать „свой парень“. Она очень милая и естественная, без фальши, без обычного актерского кривляния…»
Щедрость и нежность к друзьям — божественный дар, которым был наделен Высоцкий, Марина восприняла как обязательное правило для себя. Она в лепешку готова была расшибиться ради тех, кому Владимир безоглядно верил, кому отдавал свою душу, силы, тепло, время.
«Марина относилась ко мне очень хорошо, — говорила Римма Туманова, но объективности ради уточняла: — Правда, только потому, что я была женой Туманова… Но когда мне было очень плохо, я лежала в больнице, Марина во Франции доставала мне лекарства, пересылала самолетом… У меня до сих пор хранится ее записка, как надо этим лекарством пользоваться…» Поднятая Высоцким по сигналу SOS, Марина металась по ночному Парижу в поисках дефицитнейших (даже для Франции) медицинских препаратов, которые должны были спасти (и спасли!) от неминуемой смерти жену режиссера Георгия Юнгвальд-Хилькевича. Потом срочно, с помощью летчиков Аэрофлота передавала новейшее средство подавления алкогольной интоксикации для самого Хилькевича. Предметные уроки безмерной доброты, сиюминутной готовности прийти на помощь попавшему в беду другу становились безусловной привычкой.
А могла и просто так напомнить о себе из «прекрасного далека» маленьким милым презентом — например, передать Борису Мессереру чудные американские носки или Севе Абдулову забавную кепку, до которых он был великий охотник.
Ну а уж Евгений Александрович Евтушенко был коленопреклоненно благодарен Марине, которая согласилась стать «челноком» и контрабандой переправить английским переводчикам его пока машинописную антологию «Строфы века». Конечно, никакой крамолы рукопись не содержала, но трижды осторожный (с некоторых пор) составитель антологии на всякий случай решил перестраховаться: мало ли что? К тому же к весу «ручной клади» — килограммов десять, не меньше — могли привязаться… У Марины на таможне в Шереметьево был неофициальный «зеленый коридор» — ее никогда не подвергали унизительной процедуре досмотра. Вот и решили рискнуть.
«Мы с Володей тащили сумку, держа каждый за свою ручку, — вспоминал свою авантюру Евтушенко. — Потом Марина перехватила у нас всю русскую поэзию от символистов до Бродского, соединив обе ручки и покачивая бедрами чуть больше, чем обычно, и блистая улыбкой, пронесла сумку через границу с такой легкостью, как будто она была наполнена лебяжьим пухом, еще и помахала нам свободной рукой. Так что русская поэзия должна быть благодарна ей не только за Володю…»
В то же время весьма своеобразно толковал дружбу Марины со своей женой Фаридой Эдуард Володарский: «Их любимым занятием было перемывать нам кости. Какие мы мерзавцы и какие они несчастные, две женщины. Как мы не ценим их любовь…»
Так, может быть, у них просто не находилось других общих тем для разговоров? Как-то вечером, оставшись одна после визита Фариды, Марина чисто автоматически, без всякой задней мысли, нажала клавишу магнитофона с записями старых Володиных песен. И расхохоталась, как девчонка, услышав исчерпывающий ответ на мучивший ее вопрос:
Ну о чем с тобою говорить?
Все равно ты порешь ахинею!
Лучше я пойду к ребятам пить, —
У ребят есть мысли поважнее…
Зато искренне она восторгалась Беллой Ахмадулиной, наслаждалась общением с ней: «Она живет в другом пространстве… У нее своя планета. Она не может никому мешать…» А Белла, даря им на двоих свой стихотворный сборник, на титульной страничке признавалась: «Володя, как я люблю тебя! Как я счастлива, что — ты!», и тут же, рядом: «Марина, моя нежность к тебе, мое безмерное восхищение — как объяснить? Люблю. Целую. Белла»
Их приятельские отношения где-то с середины 1970-х перерастают в нежную дружбу «вчетвером», когда, по мнению нового спутника жизни Беллы, художника Бориса Мессерера, «произошло некое единение людей, проживающих похожую жизненную ситуацию». Они ровесники, нашли друг друга, пройдя через испытания, безрассудство и ошибки. Но все вполне успешны, имениты, и каждому из них весьма трудно менять что-либо в самом себе и своих привычках. Но есть любовь, которая становится судьбой. Это невероятное сходство притягивало обе пары друг к другу как магнитом.
Их потребность в общении неиссякаема. Чаще всего «квартет» собирается на Малой Грузинской. В мастерской у Мессерера на Поварской все же намного меньше домашнего уюта, создавать который умеет только Марина. К приходу гостей у нее, как правило, уже готов стол. Прекрасные закуски, изысканные напитки. Милый треп, обмен новостями, дружеские шутки. Хозяин дома появляется позже, после вечернего спектакля. Несмотря на усталость, непременно берет в руки гитару и показывает, как он обычно выражался, новую песню…
Атмосферу полного доверия, раскованности и вселенской любви они хранили во время всех своих встреч, где бы они ни происходили. Будь то на даче Ахмадулиной или на приеме в американском посольстве, или у кого-то в гостях, где тоже умудрялись уединяться вчетвером… По приглашению Марины Белла с Борисом приезжали на рождественские каникулы в Париж. Влади селит их в своей квартире на rue Rousselle, окружает заботой и вниманием. Московские гости в полном восторге. Марина с ног сбивается, стремясь превратить пребывание друзей в Париже в настоящий праздник. Она ведет их к своей старинной подруге, актрисе Симоне Синьоре, потом организует удивительные свидания со знаменитым драматургом Эженом Ионеско, кинорежиссером Милошем Форманом, посещения вернисажей модернистов… Сколь радостными и одновременно горькими были встречи со вчерашними соотечественниками Виктором Некрасовым, Мстиславом Ростроповичем, Мишей Барышниковым.
Высоцкий же, посмеиваясь, напевал:
Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке.
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке…
Все смеялись, дамы как бы укоризненно грозили ручками. Всем было хорошо.
На следующий день Высоцкий брал руль в свои руки и командовал:
— Так, через час нас ждет у себя Миша Шемякин!
Все безропотно подчинялись и отправлялись на кухонные, совсем как в Москве, посиделки к Шемякиным. Правда, выпивали тогда только Мессерер с Беллой, Высоцкий и Шемякин опять находились в ту пору «в завязке», а Марина тихонько выпивала свою рюмку из отдельной бутылочки виски, которую носила в сумочке…
