Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Итак, 15 февраля 1983 года на свет появился раджа Мухаммед Бахаруддин Исмаил-шах бин Раджа Камарул Бахрин-шах. Глядя на маленький сверток в своих руках, я не могла понять, как можно назвать это беспомощное существо таким напыщенным и громоздким именем. Мне самой с первого взгляда стало ясно, что я буду звать его Аддин – уменьшительное от Бахаруддин, и, к счастью, семья не стала возражать.
«Раджа» и «шах» был полученными по наследству титулами. На имени Мухаммед настояла Мак, чтобы обеспечить внуку пропуск в рай. Бахаруддином и Исмаилом мой малыш был назван в честь его прадеда, покойного султана, а имя отца Раджа Камарул Бахрин-шах по традиции становилось своего рода фамилией для сына. И весь этот длинный список предназначался для крохи, весящей чуть больше трех килограммов.
За те двенадцать месяцев, что я провела в Малайзии, семья уже успела привыкнуть к тому, что мое поведение постоянно вызывает у них ужас. Они ужасались тому, что, несмотря на их уговоры, я кормила Аддина грудью, и тому, что категорически отказалась соблюдать пантан – что-то вроде обязательного для молодых матерей поста, который продолжается от сорока до ста дней после родов. В этот период женщина по традициям малайских мусульман считается нечистой, и ей строго запрещены любые физические контакты с мужем. Даже спать она обязана в другой кровати. Пантан охватывает многие сферы жизни – от диеты до режима дня. Женщина не должна есть пищу, считающуюся «холодной»: любые овощи и фрукты, а также все охлажденные напитки, включая воду. Считается, что в противном случае ее влагалище навсегда останется растянутым и вялым и уже не будет доставлять наслаждения супругу. Сухая же и простая пища, такая как жареная рыба, отварной рис, свежемолотый черный перец и изредка цыпленок с имбирем, приготовленный на кунжутном масле, наоборот, повышает температуру тела, что является главным фактором в возвращении вагине эластичности. По этой же причине молодых женщин заставляют, невзирая на тропическую жару, носить свитера и шерстяные носки. Кроме того, им запрещается делать чересчур широкие шаги из опасения, что может произойти выпадение матки. Все это Мак и ее сестры поведали мне совершенно серьезным и даже угрожающим тоном.
Они буквально оцепенели от ужаса, когда через час после родов я настойчиво потребовала холодной воды. Судя по их испуганным взглядам, они ожидали, что моя матка начнет выпадать сейчас же, прямо у них на глазах.
Счастье от рождения сына и относительное спокойствие, установившееся после этого в нашей жизни с Бахрином, было омрачено непрекращающимся страхом за здоровье ребенка. Первые полгода Аддин страдал кровотечениями из кишечника, сопровождавшимися, судя по его крикам, сильными болями. Малышу было всего тридцать дней, когда его впервые положили в Центральную больницу в Куала-Лумпуре для обследования и лечения. Детский врач в Тренгану утверждал, что у ребенка кишечная инвагинация – болезнь, при которой часть кишечника складывается наподобие телескопа; при этой болезни необходимо срочное хирургическое вмешательство, иначе возможен смертельный исход. Я еще кормила его грудью и поэтому настояла на том, чтобы отправиться в больницу вместе с ним. Это привело к тому, что для нас с Аддином в больнице освободили целое отделение. Мне казалось абсурдным занимать огромную палату, в которой обычно располагалось больше двадцати пациентов, но семья твердо заявила, что мы не можем днем и ночью находиться в окружении простых людей.
Санитарное состояние Центральной больницы Куала-Лумпура оставляло желать лучшего: стены в ней были испещренные выбоинами, грязно-красные бетонные полы, тучи москитов, а по периметру здание окружали зловонные сточные канавы. В ванной, примыкающей к нашей палате, обитали полчища тараканов, уборные представляли собой примитивную дырку в полу, по краям покрытую засохшими следами предыдущих неточных попаданий, а душ просто не работал. Как-то утром я проснулась и обнаружила, что мы с Аддином очутились на острове, потому что весь пол вокруг нашей кровати был покрыт десятисантиметровым слоем фекалий: как оказалось позже, ночью у нас на этаже прорвало канализацию. Мне пришлось в открытых босоножках вброд пробираться через благоухающую массу, прижимая к себе ребенка и с трудом сдерживая рвоту.
В Центральной больнице Аддина по очереди пытались лечить почти все врачи, которые посылали его то на одно, то на другое обследование, начиная от рентгена и кончая наружными осмотрами и пальпациями. Наконец кровотечения сами собой прекратились, и я настояла, чтобы нас отпустили обратно в Тренгану. Следующие несколько месяцев мы прожили довольно спокойно и мирно, будто самая обычная семья. Бахрин относился к болезни нашего сына с сочувствием и тревогой, хотя меня и раздражало его слепое доверие к врачам и еще больше – суеверный фатализм.
Покорность судьбе вообще была основным жизненным принципом в той среде, где я оказалась. Что будет, то будет, говорили они и пожимали плечами, а я скрипела зубами от злости, когда слышала это. Еще чаще они произносили: «Насыб Тухан», или «Божья воля». Божьей волей малайцы объясняли все: от триумфов до поражений, а мне каждый раз, когда я слышала эти слова, хотелось схватить их за плечи и потрясти, чтобы хоть как-то пробудить от этой сонной пассивности. Можно позволить змее ужалить вас, но можно ведь и отскочить в сторону, неоднократно пыталась объяснить им я.
Характерным примером подобного фатализма стала история девочки с расщеплением нёба, которая родилась в тот же день и в той же клинике, что и Аддин. Рот крошки был так изуродован, что она не могла удержать ни грудь, ни соску.
Всю ночь я слышала, как несчастный ребенок заходится криком в соседней палате, пока сестры безуспешно пытаются чайной ложкой влить ей в рот немного молока. Девочка могла умереть от голода, и утром я, улучив момент, поговорила наедине с ее матерью.
В ответ на мои участливые расспросы она рассказала, что это их первый ребенок и что они с мужем отдали все свои накопления за возможность родить в частной клинике, потому что процент материнской и детской смертности в Центральной больнице в Тренгану был удручающе высок. Мы немного поболтали о наших детях и о том, как прошли роды, а потом я рассказала ей, что расщепленное нёбо – это дефект, который нетрудно вылечить, и в таких странах, как Англия, Австралия и Соединенные Штаты, эти операции делают давно и вполне успешно. Я даже пообещала, что оплачу ей с дочкой поездку в Куала-Лумпур и лечение. Однако такой рациональный западный подход не нашел у нее отклика. Она посмотрела на меня почти с жалостью и, пожав плечами, произнесла: «Насыб Тухан». Эта женщина искренне верила, что ее ребенок родился больным по воле Аллаха. Если Аллах захотел, чтобы у девочки было расщепленное нёбо, простые смертные не должны препятствовать его воле, терпеливо, как неразумному ребенку, объяснила она мне.
