Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги - Нике Мишель
31 марта 1932 г. она вновь пишет Екатерине Пешковой, которая, несомненно, не получила ее письма:
«[…] В настоящее время для меня смягчился наиболее острый вопрос обуви, так как мне удалось здесь достать пару ботинок, довольно сносных даже для моих искалеченных ног. Теперь у меня на очереди вопрос о том, чтобы как-нибудь отсюда выбраться, так как устроиться здесь хорошо в смысле заработка не представляется возможным, жилищные условия ужасны, а климат для меня совершенно непереносим. […] Я помышляю ехать в Тифлис, где климат очень подходящий, и где, по-видимому, можно рассчитывать на заработок. Мне, по крайней мере, говорят, что в качестве технической переводчицы я сразу могла бы там устроиться. И вот тут громадную роль могла бы сыграть рекомендация Алексея Максимовича, если бы он согласился написать в этом смысле несколько строк в одно из тифлисских научных учреждений или издательств. Я не знаю состава руководящих лиц этих учреждений; возможно, что там найдется кто-нибудь, меня знающий по прежней научной и библиотечной деятельности. Я хотела обратиться за рекомендацией к академику Н. Я. Марру [50], но не знаю его адреса. Во всяком случае не может быть, чтобы в таком большом городе, как Тифлис, не нашлось бы применения хоть одной из моих специальностей: технический переводчик по 9 языкам, преподаватель языков, опытный статистик-экономист, опытный делопроизводитель, счетовод, ученый библиотекарь и так далее. Как бы туго ни пришлось первое время, не может быть, чтобы я там не нашла эквивалента того, что имею сейчас здесь, т. е. угол в комнате и минимальный заработок, но по крайней мере не будет страданий от холода, будет солнце! Умоляю Вас мне ответить несколько слов и сообщить, что Вы думаете о моих планах, и могу ли я рассчитывать на поддержку в смысле рекомендации. Мне безумно хотелось бы при отъезде отсюда остановиться на несколько часов в Москве (от поезда до поезда) и попытаться Вас повидать лично. Считаете ли Вы это возможным? Буду ждать от Вас весточки с мучительным нетерпением. Живу сейчас только перечитыванием дорогого письма от брата, на которое не решаюсь ответить по явной безнадежности такого предприятия, хотя сердце разрывается от порыва высказать ему свою любовь, которая умрет только со мною. Безмерно Вам благодарная Ю. Данзас» [51].
В Москве Данзас скрывалась у Екатерины Пешковой. Юлии удалось при ее посредничестве встретиться с Горьким, которого его секретарь Петр Крючков (у Бурмана он назван Кузьминским) изолировал от внешнего мира, контролируя всю его переписку (входящую и исходящую), фильтруя просьбы о встрече и присутствуя при всех визитах. Чтобы свободно поговорить с Юлией, Горький прибегнул к хитрости: он назначил ей день, когда было известно, что Крючков будет отсутствовать, а его заместителя удалил, послав отнести «срочные» исправления для статьи.
У нас мало сведений о деятельности Юлии после ее освобождения в январе 1932 г. и до ее отъезда в Германию в марте 1934 года. По ее письмам к Е. П. Пешковой и М. Горькому мы знаем, что в 1932‑м она провела четыре месяца в Грузии «без помещения, без питания, без денег» (на Сакарской виноградной опытной станции) и что пропала вся ее «былая бодрость». «В сентябре 1932 года при посредничестве Е. П. Пешковой и с помощью письменной поддержки Горького Данзас смогла выбраться с Кавказа» [52]. Она бьется в поисках заработка и в 1933 г. стала заведующей канцелярией одной из больших автобаз Ленинграда. Но «я не нашла себе жилплощади и кочую по диванам у знакомых уже 11 месяцев!» Она работает «из последних сил» и хотела бы найти работу переводчицей [53].
В Ленинграде Юлия повидала доминиканца отца Амудрю, кюре церкви Нотр-Дам-де-Франс. Он объяснил ей, что ее постриг (25 марта 1922 г.) не был каноническим, что она была «ни рыба ни мясо» и он принял ее терцианкой в доминиканский орден под именем сестры Екатерины [54]. Юлия вошла в контакт с православным епископом, которого привлекал католицизм [55]. Лагерь ее так и не «перевоспитал»… В конце 1933 г. по Ленинграду прокатилась новая волна арестов католиков, и Юлия вместе с отцом Амудрю упоминается в материалах обвинения: «В декабре 1933 г. в Ленинграде была ликвидирована контрреволюционная католическая организация, руководимая отцом Амудрю, гражданином Франции, и его ближайшей помощницей, русской монахиней Данзас Ю. Н. Организация являлась „филиалом всероссийской католической организации“, руководимой католическим епископом Невё, атташе при посольстве Франции в Москве, и вела конрреволюционную деятельность по указаниям московского центра» [56]. Прежде чем в августе 1935 г. отец Амудрю, 28 лет проживший в России, был вынужден покинуть СССР, епископ Невё тайно рукоположил его епископом [57].
В июне 1932 г. польская дипломатия стала предпринимать «шаги для окончательного освобождения» Юлии Данзас в рамках обмена 18 польских священников [58]. Записка на французском языке без подписи (Рим, 3 июня 1932 г.) из Ватиканского архива Комиссии «Pro Russia» подтверждает участие М. Горького, Е. Пешковой и польской миссии в Москве в хлопотах об освобождении Ю. Данзас:
«При посредничестве госпожи Пешковой-Горький [Pieszkowa-Gorki], делегатки польского Красного Креста в России, Польская миссия в Москве предоставила субсидию и снабжала госпожу Юлию Данзас в течение 8 лет, которые она провела на Соловецких островах.
Писатель Максим Горький, муж госпожи Пешковой-Горький, хлопотал об освобождении госпожи Данзас перед советскими властями, в знак признания ее высокого интеллектуального уровня и ее научных трудов в области истории и религии.
Тем не менее советские власти категорически отказались разрешить госп. Данзас отправиться за границу, очевидно, боясь, что она опубликует свои впечатления и воспоминания о восьмилетнем пребывании на Соловецких островах. Несмотря на то, что в последние годы госп. Данзас, по-видимому, принадлежала к привилегированной части узников этих островов, она потеряла все свои зубы и одна ее нога подверглась сильному поражению.
В настоящее время, благодаря вмешательству М. Горького, госп. Данзас будет иметь возможность посвятить себя научной работе в маленьком городе Южной России.
Дабы избежать новых репрессий против госп. Данзас и исключить все обстоятельства, которые могли бы препятствовать хлопотам об окончательном освобождении госп. Данзас, вышеизложенные сведения должны считаться строго конфиденциальными» [59].
15 августа епископ Невё написал: «Вдобавок польская папская миссия добилась досрочного освобождения мадемуазель Данзас, мадам Абрикосовой [60] (по моей просьбе) и еще одного человека» [61]. К дипломатии добавили финансовые средства: брат Юлии, Жак, эмигрировавший в 1918 г., в то время музеолог в Берлине, должен был выплатить «выкуп» в размере 20 000 франков [62]. Видимо, именно на это «предприятие» брата Юлия и намекает в письме к Екатерине Пешковой, участвовавшей в переговорах, длившихся восемнадцать месяцев [63].
В начале марта 1934 г. [64] пережившая ГУЛАГ терцианка доминиканского ордена приехала в Берлин.
VII. Во Франции: советолог и специалист по истории русской религиозной мысли (1935–1939)
По приезде в начале марта 1934 г. в Германию, где ее принял брат Яков, Юлия написала на французском языке три важных документа:
