Алтай – Гималаи - Рерих Николай Константинович

28 февраля

Всю ночь, до 4-х часов, при полной зеленой луне, пели кругом в разных кишлаках, вероятно, в честь месяца Барат. Пели неистово, но, сглаженное расстоянием, иногда пение звучало красиво. Это пенье не было сартское, но торгутское. [209] В чем же дело? Как же попали торгуты в мусульманский Файзабад? Конечно, это пленники былых войн. До сих пор они хранят свои обычаи, и звучат при полной луне звонкие песни. Разбирая народности, иногда отличите их по остаткам одежды, иногда по языку, иногда по старинным священным напевам. В ночное время звучат песни к своему краю. И где-то сердце отвечает на зов этот. Поучительно проследить конгломерат народностей, засыпанных песками пустынь.

Встали рано, в 5 часов, ибо путь длинный – 15 потаев, то есть 150 китайских ли, то есть 60 русских верст. Сперва солончаки, зеленовато-седые; потом мертвый песок, барханы. Пыль стоит беспросветно; тощий кустарник, его выдергивают на топливо и тем окончательно омертвляют пустыню, а за два перегона от Кашгара и прекрасный уголь, и чудесная нефть. Сами люди стараются по невежеству омертвить свою почву. Около мелких речек еще лежит ледок, а под солнцем уже печет, и трудно двигаться в меховых одеждах. Место стоянки называется Караджулгун, маленькая серая деревня. Караван запоздал. Пьем чай из местного кунгана. Для описания этого чайника не хватает черной краски. Накопляются наброски.

1 марта

Кажется, самый безотрадный переход. Почти все время шли по местам старого опустошенного леса. Все барханы наполнены старыми, гигантскими пнями и корнями. Видимо, здесь был большой лес. А теперь люди унесли деревья, пески разметали остатки, и вы следуете, как по корявому кладбищу. Тощий кустарник не может сдержать песочных буранов. Все серо. Так же серы заводья и начавшиеся весенние разливы. Из-за этих разливов делаем вместо 8 потаев – 12 потаев. Ухабы, пни, оползни. Самая большая китайская дорога равняется маленькому русскому проселку. За день встречается несколько тощих караванов, но они, конечно, не могут явиться нервом истинной торговли. Все умерло.

Серая деревня Урдаклык. На плоских крышах маячат молчаливые фигуры. И ничего они могут видеть со своей крыши, кроме запыленного горизонта. И нет у этих людей ни просвета, ни надежды. Мимо них идут редкие путешественники; на ночь загорится огонек каравана. И опять то же подавленное безмолвие. Пролетают гуси и утки на весенние разливы, но домохозяйничают одни вороны и грачи. Неужели и с этих людей ухитряются наживаться беки и китайские амбани?

Не везет нашему китайскому эскорту. За три дня три «воина» умудрились слететь с лошадей. А если целый полк таких цириков, как их здесь называют?

Рассказывают, что некоторые китайские армии пушки возят на людях. И враги днем стреляют на воздух, а ночью сидят за общей азартной игрой.

2 марта

Говорилось о Китайском Туркестане со стороны археологии, говорилось о давнишних завоеваниях и о смене владений, но не говорилось о текущем самосознании края. А ведь в нарастании мировой эволюции нельзя обойти молчанием этот обширный и забытый судьбою край. Очень поучительно следить за остатками тохарской, уйгурской и монгольской постройки, но так же поучительно и поражающе видеть, во что превратилось самосознание края. Опять та же песчаная серая безнадежность.

Буран на целый день. Идем «лесом», то есть, вернее, лесным кладбищем. Оставшиеся деревья – карагачи – торчат искривленно, мохнато, рогато. Вместо солнца виден серебряный кружок. Как ясно представляется причина, гнавшая великих переселенцев и завоевателей на запад и на юг. Изображая великое переселение, не изображайте ноги, обувь, копыта – все до пояса тонет в густом пыльном облаке.

Обгоняем старика. Он на что-то жалуется. Поняли, что ему сломали плечо и угнали шестнадцать его лошадей. Конечно, на каракорумских высотах больше своей этики. За день встретили три каравана ослов и полдюжины арб. Стоим в Чуге. Прошли 14 ½ потаев. Неужели это и есть самая большая китайская дорога? И может ли именоваться правительством власть, содержащая свою главную артерию в подобном состоянии? Ведь об этом нужно кричать, как о каждом невежественном антикультурном проступке. Е. И. простудилась.

3 марта

Особенно нелепо сознавать, что целый день утомительного пути равняется двум часам езды на моторе или часу на аэроплане. Ведь здешние пути могут быть так легко приспособлены для мотора, а для аэропланов даже не нужно аэродромов строить. Может быть, ничто так не пробудило бы народное сознание, как стальная птица с доброю вестью и нужными вещами. В ряды запыленных и перегруженных основ была бы внесена брешь разума. Сэр Аурел Стейн в своих книгах высказывает опасение, как бы примитивность этого края не нарушилась проведением железных дорог и проявлениями цивилизации. Этот сентиментализм граничит с бесчеловечием. Я всегда был против некультурных проявлений цивилизации. Но бывают моменты такого паралича края, что нужны самые экстренные меры просвещения.

Но буддист знает причину омертвления края. В книгах «Ганжура» [210] сказано, что в земле, отступившей от учения Будды, засохнут деревья и поникнут травы и уйдет благосостояние.

Идем сперва так называемым «лёссом», потом солончаками, попадаем в разлив Яркенд-Дарьи. Наконец доходим до глиняных стен и башен Марал-баши. Не стреляйте по этим стенам из пушки – слишком много пыли останется. Длинный базар Марал-баши грязнее и темнее других базаров или такой же, как и все прочие. Амбань присылает спросить нашу фамилию. Оказывается, в распоряжении кашгарского даотая о нашем проезде пропущена наша фамилия. Нет, с китайским делопроизводством далеко не уедешь!

Среди сар, с таким трудом нам выданных в Кашгаре, много негодных. Должно быть на них десять букв, но часто десятая, средняя буква, бывает вырвана и тогда денежный знак более не принимается. Тщательно пересматривайте все деньги, здесь получаемые, будут ли они с базара или из губернаторского ямыня.

Юрий вспоминает, что о Дуньхуане первый сказал наш Пржевальский, но затем честь этого открытия была взята другими иностранными учеными. Пржевальский уже в семидесятых годах говорил об этих замечательных пещерных храмах.

Около Марал-баши несколько озер. Много рыбы, но часто попадается чем-то отравленная.

Новая наглость амбаня. Заявил, что пришлет нам солдат, если мы его попросим. Но ведь не нам солдаты нужны, а они сторожат по приказу генерал-губернатора отобранное и запечатанное оружие наше. Как же мы должны просить амбаня об исполнении приказа генерал-губернатора? И нагло и нелепо. Опять говорят люди: «Амбань не знает никаких обычаев». Сун должен быть, несмотря на усталость и поздний час, ехать и вразумлять неразумного амбаня, что солдаты нужны не нам, а нужны по приказу генерал-губернатора.

4 марта

Прислали новых солдат. Даже на людей не похожи, просто какие-то насекомые. Вспомнили рассказы М., как он один обратил в бегство тридцать цириков и как целый полк цириков сдался двум пулеметчикам. Да, видно все это не преувеличения.

Ехали сперва унылой равниной. Скоро справа выделился на желтом небе опаловый силуэт гор. Здравствуйте, родные горы!

Сулейман рассказывает: «Жил богатырь. Увидел, что озеро здесь слишком велико, и нарубил мечом своим утесы от соседних гор и накидал сюда. За этой горою лежит прекрасный сад и живут там святые люди, но никто туда без дозволения их не пройдет. Пробовали сарты идти туда – никто назад не вернулся». И показывает Сулейман на юго-восток.