А. Аллилуева - Воспоминания
Он умер через несколько дней, казачинская колония похоронила его.
Бегство Алеше удалось, его нигде не задержали, и, пересев с парохода на поезд, он доехал до Питера.
Тысяча девятьсот шестнадцатый год подходил к концу. Темные слухи шли из царского дворца, повторялись на перекрестках, в домах столицы. Имена, смердящие грязной славой, произносились с отвращением: Распутин, Вырубова, великие князья, царица, царь — все они смешивались в бессмысленном неправдоподобии своего существования, которое все же оказывалось реальностью. Скоро в Питере узнали об убийстве Распутина.
Но в эти же дни в питерском подполье собирались силы, поднималась и крепла организация. Люди встречались, говорили о сделанном, подводили итоги совершившемуся. Питерские большевики намечали товарищескую встречу нового — семнадцатого — года.
Мысль об этом возникла одновременно у нескольких товарищей. О необходимости собраться, обменяться тем, что переживалось сейчас так остро, заговорили как-то у нас дома папа, Василий Андреевич Шелгунов и Егор Афанасьевич Афанасьев.
О том же говорили у Полетаева. Тогда его квартира была местом встречи многих участников революционного подполья. В квартире Полетаева и решено было собраться.
Помню, как под Новый год осторожно поднимались мы в двухэтажный особнячок, где жили тогда Полетаевы. Приглашенных было много, но собирались поодиночке, — не привлечь бы внимания полиции. Этот вечер, на котором были многие питерские большевики — рабочие с заводов, революционеры-профессионалы, — представлялся нам большим событием. Мы задолго знали — на вечере будет Максим Горький.
Волновало, что автора «Буревестника», «Мальвы», «Челкаша» увидим мы среди нас.
Не могу хорошо вспомнить, что говорил тогда Алексей Максимович, знаю только: слова его, обращенные к собравшимся у Полетаева большевикам, в канун наступающего семнадцатого года прозвучали пророчески.
Я запомнила тогда навсегда облик Алексея Максимовича, его высокую фигуру, глаза его, веселые и живые. Запомнила я и ту радостно-счастливую встречу, которую устроили Горькому собравшиеся. Пришел Алексей Максимович на вечер вместе с Демьяном Бедным. Они не остались до конца вечера — ушли к друзьям-писателям, как сказал Горький.
А мы, когда он ушел, просили Василия Андреевича Шелгунова прочесть нам из Горького все любимое и, затаив дыхание, слушали «Буревестника», автору которого только что пожимали руку.
Глава тридцать третья
Семнадцатый год начался беспокойными днями и укрепил в столице ожидание неизбежных перемен. Нет, конечно, дальше так продолжаться не могло. Это чувствовалось во всем. Надвигался голод. Столичная окраина волновалась, становилась все более дерзкой, не считалась с полицией. Женщины не хотели уходить из лавок с пустыми руками.
— Дети голодают, мужья умирают на фронте! — кричали они. — За что? Чтобы царь с царицей пьянствовали с прихлебателями! Это немка… это Алиса погубила Россию. Перебить их всех!
В толпе не стеснялись. Камни летели в окна магазинов.
— Чертовы спекулянты! Погодите, вам покажут, как обирать народ.
Только недавно была опубликована новая такса, в несколько раз увеличивавшая цены на продукты. Спекулянты наживались на казенных поставках, продукты исчезали из магазинов и с рынков. Шумные выступления шли на заводах. Забастовки не прекращались с начала нового года. С 9 января щиты в трансформаторных будках на Сампсониевском электропункте, на Лиговке, за Невской заставой все чаще и чаще подавали сигналы:
— Завод остановился! Забастовка!
Как верные барометры, щиты отражали настроение питерских окраин. Сейчас сигналы не прекращались. Заводы останавливались повсюду. Не боясь угроз, забастовщики выходили на улицы.
Так пришел февраль семнадцатого года. 25 февраля петроградцы увидели толпу, двигавшуюся с Выборгской к Невскому проспекту. Солдаты, рабочие, женщины, бедняки питерских окраин… Красные лоскуты развевались над их головами.
Вставай, поднимайся, рабочий народ! —
гремела песня.
— Что это? — спрашивали испуганно прохожие.
— Революция! — отвечали им. — Это революция! Мы — я, Надя, тетя Маня шли с этой толпой. Она двигалась с Выборгской к центру столицы.
Накануне мы пришли на Сампсониевский и остались там в квартире дяди Вани. После выжидающей тишины Невской заставы — мы в гуще событий. Здесь знают подробно о том, что происходит. Знают, какие полки и заводы поднялись и готовы выступить. Многие из тех, кто сейчас руководит забастовками, хорошо нам знакомы.
— Завтра будет решающий день, — повторяют у нас. Завтра, которое мы нетерпеливо ждем, приходит гулом выкриков, цоканьем лошадиных копыт. Эти звуки врываются в окна и будят нас.
Рабочие идут к Невскому. Они близко. Дом на Сампсониевском окружили казаки.
— Вниз, скорее вниз! — торопим мы друг друга. Скорее выйти на улицу, посмотреть, что происходит там, присоединиться к толпе! Но со двора не выбраться. Отряд казаков загородил дорогу. Кони стоят неподвижно, всадники, что-то выжидая, сдерживают поводья.
Оттесненная конями, толпа сгрудилась у ворот. Непонятно, — что происходит?
Мы пытаемся пробраться к воротам, когда оттуда выскакивает человек в кожаной куртке. Он поднимает руку, блестит дуло револьвера.
— Сдавайтесь! — кричит человек казакам. — Сдавайтесь, братцы. Нас много…
Присоединяйтесь к нам.
Мы узнаем старого знакомого, Августа Тоома с за вода Лесснера. Но возглас казачьего офицера заглушает его слова.
— Вперед! Шашки вон! — командует офицер. Но казаки не двигаются. Неподвижна и толпа. И вдруг, стегнув коней, всадники резко поворачивают… Минута — и лошади скрываются в противоположных воротах. Напрасно командир один посреди двора потрясает шашкой… Выскочивший из толпы дворник что-то шепчет офицеру, и тот, испуганно оглянувшись, скрывается вслед за своими.
Мы уже на улице. На грузовике у ворот поют «Марсельезу». Там Август Тоом. Мы кричим:
— Куда вы? Куда нам идти?
— К Московским казармам! Бегите скорей! — отвечают с грузовика.
Мы торопимся по пустынной Боткинской, — вот уже медленно движемся с толпой по Нижегородской улице. Новые группы военных и рабочих присоединяются к шествию. Слышно, как в толпе кричат:
— Ура волынцам! К нам, братцы, к нам! Идемте-с нами! Ура, братцы!
Так приветствуют солдат автоброневых частей.
— Долой царя! — кричат в толпе. — Долой предателей народа!
Несколько раз по пути возникает замешательство. Нас теснят назад. Где-то близко беспорядочная стрельба — Стреляют, — слышим мы, — стреляют в толпу. Но никто не поворачивает обратно.
