Алан Маршалл - Это трава
— Знаете что, давайте пропустим сегодняшний день. Я встречусь здесь с вами в следующую пятницу и посоветую, на что поставить. Может, это будет менее прибыльно, чем сегодняшнее дельце, но тряхнуть мошной вы сможете.
Молодой человек понял, что от него хотят отделаться как раз тогда, когда представился случай подработать. До следующей пятницы далеко. Отказ «жучка» казался лучшим подтверждением его честности.
— Послушайте, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее, можете мне поверить, я никому не разболтаю. Поставлю пятерку — только и всего. Это никак не повлияет на выплату. Стукните мне, когда ваш друг вам скажет.
— Право, не знаю, — повторил «жучок», теребя словно в раздумье нижнюю губу. — Во всяком случае, будьте поблизости. А вот и мой друг, — добавил он.
Я уже раньше замечал, что когда он начинал теребить нижнюю губу, сразу же появлялся этот человек. Он был плотного сложения, широкоплечий и ходил всегда засунув руки в карманы дождевика. Лицо его было непроницаемо; казалось, он начисто лишен способности улыбаться. Он давно примелькался мне — каждую пятницу вечером он околачивался поблизости от нашей тележки с пирожками, — и я знал, что он работает в паре с «жучком». Обычно он прогуливался по тротуару, поджидая знака, чтобы, подобно актеру, выйти на сцену.
«Жучок» пошел ему навстречу, и они остановились поодаль, разговаривая между собой. Немного погодя они повысили голоса так, что молодой человек, не сводивший с них глаз, мог слышать, о чем идет речь.
— Я говорю тебе — это мой друг, — распинался «жучок», — ручаюсь, что он никому не разболтает.
Они еще долго спорили, пока приятель «жучка» не стал уступать позиций. Внезапно он сдался, и «жучок» вручил ему пачку ассигнаций по десять фунтов, которые он сразу же принялся пересчитывать.
— Сто пятьдесят пять монет, — сказал он, щелкнув последней ассигнацией. — Лишняя пятерка тут. — Он заговорил доверительным тоном. — Самое большое, на что я рассчитываю, это — получить двадцать за один. Сейчас пойду в клуб и внесу деньги. Будь здесь завтра в восемь вечера, и я с тобой рассчитаюсь.
— Буду, — сказал «жучок».
Он проводил своего партнера взглядом и возвратился к молодому человеку.
— Ну, с вами все в порядке, — произнес он с довольным видом. — Я поставил пятерку за вас. Пришлось-таки попотеть, но зато завтра у вас будет сто монет.
— Спасибо, — выразил свою признательность молодой человек. Он извлек из кармана пятифунтовую ассигнацию и передал ее «жучку», однако, когда увидел, с какой поспешностью, словно с опаской, тот прячет ее в карман, почувствовал сомнение.
— А вы меня не обманете? — спросил он с натянутой улыбкой.
— Да ну, что вы? Не болтайте глупостей, — воскликнул «жучок» таким изумленным тоном и глядя на него такими невинными глазами, что молодой человек тут же устыдился своего недоверия.
Они обсудили стати лошади, кличку которой назвал «жучок», и условились встретиться завтра вечером, чтобы поделить выигрыш. «Жучку» явно не терпелось расстаться с молодым человеком. Он так и шарил глазами в поисках новой жертвы и вскоре ушел.
Драчун наблюдал за ним с равнодушным видом. Я подошел и стал рядом.
— Чистая работа, — сказал я с усмешкой, заставившей Драчуна пристально посмотреть на меня.
— Этот парень дешево отделался, — сказал он. — Ты еще не то здесь увидишь. Но ничего, вся эта пакость стоит того, чтобы на нее поглядеть.
Драчуна скачки не интересовали. Правда, то, что у него был свой пони, вызывало у него известный интерес к лошадям, и он всегда внимательно слушал мои рассказы о них, а также и о птицах и животных, которых я видел в зарослях. Я привез ему однажды лесную орхидею. Он долго держал ее в руке, разглядывая, но так и не сказал ни слова, однако я заметил, что он ее сохранил.
Он ко всему относился с подозрением, и сначала ему казалось, что, заговаривая с ним о таких вещах, я преследую какие-то свои цели. Когда я говорил с ним, он внимательно изучал меня, но интересовали его вовсе не мои мысли или наблюдения — просто он надеялся найти в моих словах ключ, с помощью которого можно было бы разгадать меня. Его интересовало не то, что я рассказываю, а почему я это рассказываю.
Но я не отступал. Мне необходим был слушатель, чтобы сохранить в своей душе то, что было мне особенно дорого, — и Драчуну не было от меня пощады. Мне очень не хватало общества детей; не хватало аудитории, которая неизменно заставляла меня испытывать подъем духа и горячее желание рисовать мир таким, каким видела его она. Я знал, что от Драчуна мне никогда не дождаться такого отклика, но все же он меня слушал. По какой причине — над этим я не задумывался. Достаточно с меня было и того, что я мог высказать все, что хотел.
И вот однажды произошел случай, после которого он изменился и стал проявлять настоящий интерес к моим рассказам о зарослях и о жизни.
По улице шли, пошатываясь, два матроса. Они были молоды, под хмельком, и море им было по колено. Они заигрывали со встречными девушками и задирали их кавалеров. Они крепко держались друг за друга — не только ради опоры, в которой, впрочем, оба нуждались, но потому, что их соединяли крепчайшие в мире узы — узы слабости, в равной степени свойственной обоим.
Они возвращались на свой корабль, где переполнявшее их чувство свободы от всякой ответственности вскоре должно было исчезнуть пред лицом суровых правил корабельного устава. Но пока что они решили позабыть и об излишествах этого дня, и о мрачных предчувствиях и выкинуть напоследок какую-нибудь вовсе уж отчаянную штуку.
— Почем твои пирожки? — спросил один из них у Драчуна.
— Четыре пенса, — ответил тот.
— Знаешь, что ты можешь с ними сделать, — произнес тогда матрос с мрачной решимостью, которую он попытался извлечь из дебрей своего угасающего сознания и продемонстрировать всему миру. — Можешь запихать их… знаешь куда?
Облегчив таким образом душу, он решил отдаться во власть поглощенного за день пива; громко захохотал, покачнулся и поволок глядевшего на него восхищенным взором приятеля вдоль по улице, хвастливо восклицая:
— Я им покажу! Всему свету покажу. Черт меня побери, если я этого не сделаю. Слышишь? Это я сказал! Со всеми расправлюсь. Проклятые грабители… Четыре пенса за пирожок! Он что думает… что он — адмирал всего флота, что ли, черт его подери!
Сначала Драчун никак не ответил на оскорбительный выпад матроса. Он стоял не двигаясь, лицо его оставалось спокойным. Но когда до него дошел смысл сказанного, он повернулся и с изумлением посмотрел на меня. Затем он снова обернулся и, стиснув зубы и сжав кулаки, уставился на моряков, которые неверным шагом брели по улице.
