Алексей Савчук - Прямой дождь
— Правильно, — поддержал Муранов. — Но объединиться можно лишь на принципиальной основе.
— Конечно, Матвей Константинович, — приветливо улыбнулся Муранову Чхеидзе. — Пусть простят мне те, которым то, что я сейчас буду говорить, покажется азбучной истиной, но здесь есть новые товарищи, незнакомые с государственным правом и вообще с юриспруденцией, впервые избранные в Думу, и это для них будет, я смею надеяться, полезным. Нам придется выступать с декларациями и речами, посвященными определенным участкам государственной деятельности, нам придется готовить запросы. Запрос или интерпелляция — одно из преимуществ парламента, заключается в том, что члены парламента имеют право требовать от правительства объяснения по вопросам внутренней и внешней политики. От вопроса запрос отличается мотивированностью, дальнейшими прениями и резолюцией по предмету интерпелляции. Сообразуясь с порядками, установившимися в Думе, запрос подписывает группа, в которой состоит не менее тридцати трех депутатов. Теперь у нас остался вопрос о товарище Ягелло. Из Сибири прибыл депутат Маньков, он — за принятие Ягелло во фракцию. Вы хотите что-то сказать, Григорий Иванович?
— Да, — поднялся Петровский. — Я скажу от имени всех большевиков. Фракция наша — социал-демократическая, а Ягелло — член Польской социалистической партии. Мы не должны забывать, что он избран депутатом не от рабочих Варшавы, как вы сказали, а прошел в Думу благодаря блоку ППС, националистической еврейской буржуазии и Бунда, то есть враждебных социал-демократии сил. Поэтому мы настаиваем, чтобы по внутрипартийным вопросам фракции Ягелло имел только совещательный голос…
— Товарищи, мне известно, — поднимаясь, начал Бадаев, — о чем думают питерские рабочие, чем они живут. Они наказали строго придерживаться революционных завоеваний, не сдавать революционных позиций и не простят нам такого шага.
— Хорошо, хорошо, — поспешно прервал его Чхеидзе.
— По внутрипартийным вопросам Ягелло должен иметь только совещательный голос, — повторил предложение Петровского Муранов.
— Ну что ж, — заключил Чхеидзе. — Будем голосовать… Проходит следующее предложение: в общедумской работе товарищ Ягелло будет иметь полновластный голос, а в вопросах внутрипартийной жизни фракции — совещательный. Теперь последнее. Тут некоторые товарищи, — доверительно улыбнулся Чхеидзе, — уж очень нападали на нас, обвиняя в том, что мы, меньшевики, якобы пользуясь формальным большинством, слишком настойчиво проводим свои предложения. Чтобы опровергнуть это преувеличенное утверждение, я предлагаю декларацию нашей фракции прочитать большевику Малиновскому.
Чхеидзе обвел всех вопросительным взглядом:
— Возражений нет? Возражений не было.
Малиновский нервно заерзал на месте, ударил обеими ладонями по поручням кресла и порывисто встал…
«Остановиться на этой квартире или подыскать другую? — размышлял Григорий Иванович, подкладывая дрова в большую кафельную печь и пробуя рукой медленно нагревающуюся стенку. — Самое главное, чтобы Доменике с детьми здесь было нехолодно и уютно». Еще раз обошел квартиру. «Пожалуй, великовата. Но стоит сравнительно недорого; кроме того, здесь может поселиться еще кто-нибудь. Например, Шагов. Поживем некоторое время вместе».
Садился на широкую железную с пружинным матрасом кровать, вставал, поглядывал в окно. Вот они в Петербурге, в том городе, где зарождалось и росло революционное движение, где жил и учился в воскресной школе первый его учитель Иван Васильевич Бабушкин. А теперь и сам он депутат IV Думы. Что они, депутаты от шести губерний России, в которой всего их восемьдесят семь, могут сделать для своих избирателей-рабочих?..
Запрос… отличается от вопроса, объяснил Чхеидзе, обоснованностью. Разве, обосновав вопрос тяжелого положения рабочего класса в России, депутаты заставят царя и его приспешников пойти на уступки? Землевладельцы и фабриканты, заседающие в Думе, прежде всего думают о том, как удержать свои позиции. Разве им что-нибудь докажешь? Это все равно что метать бисер перед свиньями. Как быть шести избранникам от рабочей курии? Необходимы разумный совет и помощь. И помочь может только один человек — Ленин. А пока надо снова и снова рассказывать с трибуны о том, как тяжело живут рабочие и крестьяне России, о том, что они поднимаются на борьбу. Надо бывать среди рабочих, сплачивать их, объяснять, как идти к завоеванию политических прав.
Несмотря на глубокую ночь, Григорий Иванович вынул из портфеля тетрадь в клетку, свернул ее вдвое, чтобы помещалась в кармане, и четко написал: «Дневник».
Доменике квартира понравилась. Она купила недорогую мебель, уютно обставила новое жилье. Мальчики вскоре пошли учиться в гимназию.
— Ну вот и началась новая жизнь…
— Знаешь, Григорий, депутат ты ненадежный, — задумчиво произнесла Доменика.
— Ты о чем?
— Вот приехали мы в Петербург, вроде бы все как надо, а на сердце тревожно…
Григорий, бросив взгляд на жену, почувствовал, что она говорит так не по настроению, а после долгих раздумий. Он подошел к ней.
— Почему?
— Чует мое сердце, они с вами расправятся… Им не впервой… — Потом, чуть помолчав и как о давно решенном — «Пускай меня арестовывают хоть сегодня, я все равно не покаюсь, а буду плыть против течения к „нашей пристани“!»
Сдерживая наплыв горячего чувства благодарности и восхищения, Григорий взял ее руки в свои:
— Всегда помню эти слова… А что думает делать в Петербурге моя жена?
— Пойду, Гриша, учиться на медицинские курсы…
3Как и во всех парламентах Западной Европы, в русской Думе были так называемые «большие дни», когда обсуждалась правительственная декларация, когда каждая фракция от имени своей партии выступала с оценкой правительственного курса. Сегодня был именно такой день. В Таврическом дворце сверкали хрустальные люстры, драгоценные камни, благородный металл, эполеты, поповские кресты, лысины, льстивые улыбки, лаковая обувь… Правительственную ложу занимали министры и высшие царские сановники. Холеная, праздная публика заполнила хоры.
За столом президиума в парадном облачении возвышается массивная фигура председателя Думы Михаила Владимировича Родзянко, крупного екатеринославского помещика, камергера двора его величества. Он расплывался в самодовольной улыбке, поглаживая полной, белой рукой изящный серебряный колокольчик.
Малиновский в новом элегантном костюме поднялся на трибуну, положил перед собой декларацию социал-демократической фракции, которую ему надлежало прочесть.
