София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе
В тот же день на Саксонской площади состоялся парад. Я видела, как государь проехал по улице верхом, в польском мундире, с зеленым и белым султаном на шляпе. В первый раз видела я его в национальных польских цветах! Первый бал состоялся у вице-короля. Моя тетушка, княгиня Радзивилл, поехала со мной на бал. Она уже видела Его Величество и между прочим сообщила ему о моем приезде. Государь, со свойственной ему добротой, соблаговолил отозваться обо мне тетушке в выражениях, которые я здесь не стану приводить. Тетушка повела меня в самую середину бального зала, чтобы представить Его Величеству. Государь обратился ко мне и сказал, что он надеется, что я не по болезни ездила на воды. Танцуя со мной, Александр соблаговолил вспомнить о моем нездоровье в Товиани и спросил, скоро ли я поправилась. Так как государь выразил желание посетить меня, я позволила себе заметить Его Величеству, что у меня слишком плохое помещение, чтобы иметь честь принять его, но что моя мать будет счастлива заменить меня. Император обратил мое внимание на его польский мундир, и я сказала, что уже имела удовольствие видеть его в нем. Государь спросил, где я его видела, и я ответила: «По дороге Вашего Величества на Саксонскую площадь». — «Я, однако, смотрел вокруг и не видел вас», — сказал Александр. Государь уехал с бала в одиннадцать часов. Он уже не работал по вечерам и вставал рано утром, чтобы присутствовать на военных упражнениях или чтобы работать со своими министрами. На следующий день состоялся большой смотр польских войск на Пованской равнине, где днем съехалось бесчисленное количество экипажей и собралась громадная толпа лиц, прибывших пешком и верхом, чтобы присутствовать на этом блестящем военном зрелище. Чудное осеннее солнце освещало эту двигающуюся живую картину. По прибытии Его Величества войска прокричали «Ура!», и военная музыка заиграла любимый гимн «God save the king». Его Императорское Высочество Великий князь Константин, казалось, был в восторге, что может показать своему августейшему брату прекрасное войско, с такой отличной военной выправкой. По окончании смотра войска продефилировали в полном порядке, причем офицеры гарцевали на своих боевых конях, отдавая концом шпаги салют Его Величеству, который, когда проходили войска, все время держал руку под козырек. В следующее воскресенье, после парада, государь присутствовал у обедни в церкви Святого Креста, а я вновь обратилась к Богу с молитвой за преуспеяние этого прекрасного государя.
Вернувшись домой, я только что кончила одеваться, как моя горничная вдруг воскликнула: «Едет государь!» Я взглянула в окно и действительно увидела государя, выглядывавшего из въезжавшей в ворота кареты. Несколько смущенная визитом, о котором меня не предупредили, я надеялась, что Его Величество пройдет к моей матери; выйдя, чтобы убедиться в этом, я увидела, как государь одним прыжком с подножки кареты входил в комнату рядом с моей спальней. Он рассмеялся при виде моего смущения, попросил извинения за свою нескромность и сказал, что ему сообщил мой адрес его лакей, говоривший по-французски и по-польски. Наконец, видя мою нерешительность, государь подал мне руку, прося указать ему дорогу; и волей-неволей пришлось вести его в комнату, где еще царствовал полный беспорядок. В этом затруднительном положении я не знала, что мне делать: занимать ли государя или дать приказание убрать комнату. Горничная Виктория вошла со своим развязным видом субретки и избавила меня от этой заботы. Александр, ради развлечения, любил делать утренние визиты дамам, не предупредив их заранее; одну он застал в китайском капоте, другую — в тот момент, когда она накривь и наспех набрасывала чепчик на непричесанные волосы. Между прочим, вице-королева схватила насморк, так как слишком поспешно вышла из ванны, когда ей доложили о приезде государя. Все это смущение и тревога до крайности забавляли государя, так как в то время он был очень весел. Когда мы сели, император шутливо подал стул моей собачке, которую он очень ласкал, говоря, что по справедливости она должна участвовать в нашей компании.
Заговорив затем о параде, государь спросил, видела ли я смотр и как он мне понравился. Наконец, моя мать, предупрежденная о прибытии Его Величества, поспешила сойти ко мне. Я сообщила об этом государю, который сказал мне: «Вы сейчас увидите повторение той сцены, которую я вам описывал». Действительно, государь пошел навстречу моей матери и хотел взять ее за руку, сняв перчатку. Моя мать почтительно воспротивилась этому. Государь, смеясь, говорил ей: «Неужели вы думаете, что я зачумленный, зловредный человек? Что же особенного в том, чтобы поцеловать у женщины руку?» Затем он целовал мою руку, в виде доказательства. Но моя мать утверждала, что, несмотря на разницу в их возрасте, она все-таки относится к государю как к отцу. Этот маленький спор очень насмешил нас. Государь сделал мне несколько вопросов по поводу моего путешествия. Я назвала Его Величеству тех лиц, которых он знавал в Вене, между прочим ландграфиню Фюрстемберг, женщину очень умную, получившую воспитание во Франции. Государь одобрительно отозвался о ней. Ландграфиня была сестрой князя Шварценберга, которого Александр называл своим товарищем по оружию. Я сказала также Его Величеству, что ландграфиня никогда не называла его иначе как Генрихом IV. Государь пожал плечами и сделал небольшую гримасу; я угадала — почему. Рассказывали, что во время своего пребывания в Вене Александр любил общество княгини Габризллы Д*** племянницы князя Шварценберга, особы, выделявшейся скорее прекрасными личными качествами, чем внешней привлекательностью. «Вы везде бываете, — сказал мне государь тоном любезного упрека, — вы везде бываете и не хотите приехать в Петербург. Я математически докажу вам, что вы сделали более длинный путь, чем отсюда в Петербург, где вы были бы приняты с распростертыми объятиями».
По этому случаю государь стал восхвалять моей матери мое поведение в 1812 г. и уверял, что он и его семья относятся ко мне с чувством глубочайшего почитания. Государь соблаговолил осведомиться о моей сестре, спросил у меня, что делается в Вильне, и уверял, что он в последний раз заезжал в этот город, чтобы видеть меня, так как прямой его путь лежал через Ковно. «Но прошу вас, — сказал государь. — пусть это останется между нами, иначе у меня с литовцами будут недоразумения». Это опасение со стороны государя рассмешило нас.
Государь опять заговорил о польских войсках. «Я не видал иностранных армий, которые бы превосходили их, — сказал он. — Быть может, есть такие же, но лучше польских войск — быть не может, и это правда, так как я очень требователен». Я не удержалась и, смеясь, повторила это слово, говоря, что государь только притворяется требовательным. «Как, — возразил государь, — вы думаете, что я нетребователен, что я не умею сердиться?» (Опять притворство, подумала я). «Однако, я нашумел в Вильне из-за гарнизона. Вам рассказывали?» — «Да, Ваше Величество, я знаю, что сцена эта была прекрасно разыграна, с несравненным величием, и я сожалела, что не присутствовала при этом». Государь обратился к моей матери и сказал: «Вы видите, как ваша дочь смеется надо мной». Моя мать ответила: «Ваше Величество, Вы слишком ее избаловали». Я прибавила: «Узнав, как Вы для формы разбранили генерала П***, общество, равным образом, узнало, что Ваше Величество отозвали беднягу в сторону и уверили его, что одна ошибка не может изгладить воспоминания о долгой верной службе». Государь улыбнулся. Я тут сказала, что мы ждали к обеду мою тетушку и что она раскричится, застав у меня Его Величество. Так проявляла свои чувства княгиня Радзивилл, когда что-нибудь удивляло ее; и она это делала с особенной свойственной ей грацией, которую прославил принц де Линь в ее портрете, сделанном им под названием «Арми-душка». «Пусть она не слишком кричит, — сказал государь, — иначе я расскажу, что она пришла ко мне потайной лестницей. Однажды вечером я прогуливался по террасе замка; вдруг я вижу женщину, которая делает мне знаки из обер-гофмаршальских окон. Я не имел нахальства предположить, что эта женщина — одна из прекрасных дочерей обер-гофмаршала. Наконец, я подхожу и узнаю вашу тетушку. Она пришла ко мне на террасу, и я пригласил се взойти ко мне».
