Александр Волков - Опасная профессия
Кстати уж, об уровне экономической грамотности, уровне мышления тех самых «членов» и секретарей ЦК. Однажды я по какому-то поводу был приглашен Федором Давыдовичем Кулаковым, в то время секретарем по сельскому хозяйству. Беседа вышла за рамки частной проблемы, и Кулаков решил вдруг со мной посоветоваться: как бы найти возможность сравнивать хозяйства разного профиля производства: например, зерновое и животноводческое. Мы думаем, сказал он, что полученный продукт во всех случаях можно свести к универсальным единицам, а именно — пересчитать в «мясоединицы». Учитывая, например, сколько зерна уходит на килограмм мяса при откорме, можно определить, какое количество «мясоединиц» получено с гектара в зерновом совхозе. Как вы оценили бы такую систему? — поинтересовался секретарь.
Я сказал, что, еще работая на Алтае, задумался над той же проблемой и даже написал в «Известиях» статью, в которой сравнивал два хозяйства по производству больших калорий в расчете на гектар пашни, переведя в них всю продукцию. Но тогда, когда занялся экономикой основательнее, с удивлением осознал, что изобретаю велосипед. Человечество уже давно «изобрело» всеобщий эквивалент — деньги. Ничего лучшего не придумано.
— Что вы! — замахал руками Федор Давыдович. — Как можно при наших ценах что-то сравнивать в деньгах, ведь на Ставрополье, например, рентабельность молока на нуле и ниже, а подсолнечника — семьсот процентов.
— Не значит ли это, что нужно совершенствовать то, что уродливо, то есть цены, а не уродовать все остальное?
— Ну, это вы далеко заходите…
Реабилитация экономистов-рыночников 20-х — 30-х годов, как нам представлялось, очень много бы дала и науке и практике.
«История развития советской экономической мысли 20 — 30-х годов, — писали авторы статьи, — не изучается с тем вниманием, которого она заслуживает. Более того, до сих пор не преодолено пренебрежительное, специфически «проработочное» (то есть критическое, даже разоблачительное — А.В.) отношение к трудам этого периода. В результате многие экономисты воспринимают как откровение идеи, высказанные три-четыре десятилетия назад отечественными учеными, или вынуждены пользоваться информацией об этом периоде из «вторых рук».
Зимянин, однако, колебался и попросил меня свести его со Львом Абрамовичем Леонтьевым, членом-корреспондентом АН СССР, чтобы выслушать его аргументы.
Помню, мы сидели втроем поздно вечером в кабинете главного редактора часа, наверное, два. Зимянин даже записывал, что говорил Лев Абрамович. Соглашался, выспрашивал детали, просил пояснений. И мы ушли от него обнадеженные.
А на другой день Михаил Васильевич сказал, что просит не возобновлять разговор об этой статье. Сейчас, конечно, яснее уже, что не в его силах было добиться реабилитации, но тогда-то мы еще верили, что идет последовательный процесс демократизации, возвращения к ценностям прошлого, верили в необратимость перемен.
Однажды Лисичкин привел двух молодых экономистов, Белкина и Ивантера (теперь-то очень известные имена!), они принесли статью о банках. Статья должна была бы, собственно, идти по промышленному отделу, но этот отдел не очень-то увлекался рыночными отношениями. А тут откровенно шла речь о том, что банки в пору развития товарно-денежных отношений могут быть тем механизмом регуляции, который способен воздействовать на рынок. Авторы чувствовали себя неловко, они не очень верили в то, что в «Правде» может быть опубликована их статья, Сразу сказали, что, конечно, выступление может вызвать недовольство банковских работников. Я предложил: «Давайте, ребята, сделаем очень просто — пригласим кого-то из банка и посоветуемся. Вы побеседуете, поспорите и укрепите свои аргументы. По крайней мере, будете знать заранее, что вам могут поставить в вину». Они согласились, но когда я снял трубку и позвонил первому заместителю председателя Госбанка СССР Воробьеву (председатель в то время был болен), они даже немного побледнели, во всяком случае, на лицах появились признаки некоторого беспокойства. Не раз я замечал подобное смущение у смелых людей при прямом обращении к высокому начальству, так же, как чувство вины, перебирание в уме, не грешен ли в чем, когда вызывают в милицию, суд или, не дай Бог, в КГБ. Знает человек, что не в чем его винить, а все равно беспокоится, будто может всплыть что-то… Изжило ли это молодое поколение?
Мне ответил помощник, я попросил, чтобы Воробьев к нам приехал посмотреть статью. Помощник очень возмутился, что я предлагаю столь значительному лицу приехать в редакцию. Он считал, что авторы должны явиться к нему сами, и авторы уже, можно сказать, вскочили, чтобы туда идти. Но я настаивал на своем. Я понимал, что если просто отпустить ребят на такое свидание, то их крепко поколотят, они, возможно, потеряют уверенность и не смогут дать нам статью.
Воробьев приехал. Это был высокий лобастый мужчина, очень солидный, очень уверенный. Я начал разговор так:
— Познакомьтесь, пожалуйста, с авторами статьи, которую мы хотим напечатать. Они здесь высказывают свое мнение о работе банков.
— Зачем же вы хотите советоваться со мной, если все решили? — спросил Воробьев, почувствовав, и правильно, нарочитость в моем заявлении о публикации.
— Затем, чтобы не допустить грубых ошибок, — сказал я. — Все-таки, какими бы они ни были специалистами, им трудно конкурировать с вами, практиками, это, во-первых, и, во-вторых, мы хотели бы знать ваше мнение о статье до публикации. Статья выражает их точку зрения, вы же в случае принципиального несогласия можете также рассчитывать на публикацию вашей статьи, вашей точки зрения.
Воробьев взялся тут же прочесть текст. Прочел и сказал, что действительно у авторов есть точка зрения, которая заслуживает внимания, и коль редакция решила печатать статью, то, разумеется, никаких возражений быть не может, но он все-таки советовал бы обсудить ее вместе с другими заместителями председателя Госбанка (их было то ли одиннадцать, то ли тринадцать), выслушать аргументы, а уж дальше поступать по своему разумению. Все мы согласились, что это разумно, что авторам стоит узнать все аргументы «за» и «против».
Статью опубликовали, внеся небольшие коррективы после дискуссии. В день публикации раздался звонок. Звонил заместитель председателя Совета Министров СССР. На летучке редактор промышленного отдела, которому звонили, изложил смысл разговора и одновременно свою позицию: статья призывает к капиталистическим методам хозяйствования. Я ответил довольно резко:
— Во-первых, нечего поднимать панику по поводу того, что кто-то имеет другое мнение, даже если это высокопоставленное лицо. Пусть это лицо возьмет чистый лист бумаги и напишет свою статью. Во-вторых, наш материал обсудили одиннадцать вполне социалистических заместителей председателя вполне социалистического Госбанка СССР и в принципе одобрили, поэтому все эти измышления насчет капитализма я не принимаю.
