Константин Лапин - Подснежник на бруствере
— Ходи до меня, Люба, потолковать надо! Успеешь еще наговориться с командиром.
Предстоит сложный поиск на участке, где действуют наши снайперы. Разведчик долго, дотошно расспрашивает, в каком месте у противника замечено наибольшее хождение, какие новые пулеметные точки мы засекли и где безопаснее переползать «нейтралку». Моим сведениям Гоша верил беспредельно, знал, что не подведу.
Удивил меня как-то «красивый Виктор». В ту пору разведчики стояли на латышском хуторе Кауната, быт был налажен неплохо. И все-таки каждый вспоминал свою довоенную жизнь как что-то неповторимо прекрасное. Виктор Кузьмичев признался, что из всех праздников больше всего любил встречать Новый год. Мать с ночи украшала елку, и такая красивая, такая нарядная она получалась…
— Любушка, я хочу тебя просить, — обратился он вдруг ко мне. — Только обещай, что выполнишь мою просьбу. Обещаешь?
— Смотря какая просьба…
— Обещай приехать ко мне домой на первую послевоенную елку.
Разведчики засмеялись. Сашка-соловей оглянулся на старшего лейтенанта. Смирнов сидел тут же и, улыбаясь своим мыслям, перебирал струны гитары. При посторонних он старался не подчеркивать наших отношений, был сдержан и молчалив.
— Как же это ты, солдат, девушку приглашаешь, а командира нет? — спросил товарища Сашка-соловей.
— Так ведь ротный наш и после победы останется в армии служить, он же кадровый офицер! — настаивал Кузьмичев. — Люба небось первая из нас домой уедет. Что ж ей одной встречать Новый год? А дома у меня будут рады!
Тяжелый снаряд с шелестом прошел над крышей, разорвался где-то неподалеку. В сарае тревожно заржала, забила копытами по настилу лошадь. Это вернуло всех к действительности.
— Никто не знает, кто жив останется, кто раньше домой вернется, — сказал Смирнов.
— И все же у Любы больше шансов на жизнь, девчата реже гибнут, — не сдавался Кузьмичев. — Так обещаешь, Люба, приехать, рассказать родителям обо мне?
— Но как я в чужой дом войду?
— А я тебе пригласительный билет дам.
С этими словами он достал из кармана гимнастерки блокнот, нарисовал на развернутом листке дом, елку в окне. Вверху вывел большими печатными буквами:
«ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ
после войны
НА НОВОГОДНИЙ БАЛ-МАСКАРАД»
На обороте написал свой адрес, поставил дату: 26.VI.44 г. И расписался.
— Храни, Люба, этот билет. В любое время дня и ночи он раскроет для тебя двери моего дома. Будешь самой дорогой гостьей, если я погибну…
— Отставить мрачные разговорчики! — весело скомандовал Смирнов. Взяв аккорд, он запел неизвестно кем на фронте сложенную песню:
Ты мне близка, и шквал свинцовой бури
Мне нипочем в грохочущем бою.
Разведчики дружно подхватили:
Того не скосят вражеские пули,
Кто бережет в груди любовь мою.
…Не раз писала я по просьбе Виктора Смирнова письма его родным. Виктор считал, что у меня получается интереснее, душевнее. И хотя я корила его за леность, в душе была радость, что он допускает меня и к этой стороне своей жизни. Значит, до конца считает своей, хочет, чтобы и домашние так считали.
— Если когда-нибудь мне крепко не повезет, не вернусь из поиска, ты, Любушка, поддерживай переписку с моими, пусть подольше похожу в живых, — сказал он мне однажды. — А после войны обязательно проведай моих стариков, скажи им, что положено.
Я не хотела слушать такие речи. Виктор был удачливым разведчиком — сколько бы его группа ни блуждала по вражеским тылам, в конце концов он неизменно возвращался с победой. Разведчики были безгранично уверены в своем командире, не боялись с ним ничего.
Чтобы не тревожить меня, Виктор никогда не рассказывал подробности своих походов по немецким тылам. Никогда не показывался он ко мне сразу после многодневной разведки. Отмоется, побреется, наденет все чистое — и на доклад к командованию. Лишь потом нагрянет в гости. И не подумаешь, что человек больше недели был оторван от своих, ходил, как говорится, по острию ножа, бывал на волосок от смерти…
Мне двадцать лет!
Грустным было расставание с Виктором. Давно он хлопотал о переводе в полковую разведку, чтобы быть поближе к передовой, к противнику. И вот пришло назначение в одну из соседних дивизий.
— Эх, жаль, по штатному расписанию разведроте писарь не положен! — шутил он, прощаясь со мною. — Пишешь ты больно хорошо — пошла бы, Любушка, ко мне в писаря?
— Не пошла бы, Витенька! — в тон ему отвечала я. — Пером ли я пишу или карандашом, но точку в конце привыкла пулей ставить.
Знал он, что свою военную профессию, свою верную снайперскую винтовку я не променяю ни на что. Разве Виктор бросил бы из-за меня трудное и опасное ремесло разведчика? Никогда. За это я его любила еще больше. И хотя мы с ним теперь будем служить в разных частях, наши пути обязательно сойдутся — все дороги нынче ведут в Берлин…
Последние дни ходил он мрачный, подавленный, настолько потрясла его гибель Виктора Кузьмичева. 19 августа разведчик-связист, выполняя боевое задание, пал смертью храбрых. Так и не дождался своего двадцатого Нового года, первой послевоенной елки.
Надолго замолчала командирская гитара, не пел, не шутил, как обычно, старший лейтенант. Тяжело терять любимого воспитанника, боевого друга! А когда, не выдержав, взял в руки гитару, гневом и болью звенели струны. Как клятву, выговаривал он слова песни, переделанные на новый лад:
Врагу не будет от меня пощады,
Я отомщу за друга в злом бою…
Девушки-снайперы, недолго пробыв в 379-й дивизии, направлялись в родную 21-ю. В середине сентября гвардейские полки двинулись в направлении Риги.
Где на попутных машинах, а больше на своих двоих мы догоняли 59-й стрелковый полк. Стали попадаться знакомые фамилии на дорожных указках. Вот и наше «хозяйство» — стрела показывает в лес. Полк на привале, бойцы и офицеры узнают нас, окликают, протягивают котелки со свежей водой.
В первом батальоне немало новых командиров. Комбат Рыбин и замполит Булавин ранены в последних боях. Рыбин вряд ли вернется в строй, на этот раз ранение тяжелое. Комиссар прислал письмо из тылового госпиталя: лечение идет успешно, надеется нагнать свою часть еще до Германии.
И хоть обидно, что в батальоне мало ветеранов, не проходит чувство: опять мы дома.
Утром полк снимался. Командование, радостно встретившее снайперов, решило оставить нас на отдых в лесу. После тридцатикилометрового марша у девушек сбиты ноги, все устали. И жара донимает.
