Наталья Муравьева - Гюго
Речь заканчивается восхвалением Французской Академии.
Слушатели удивлены. От вождя романтиков ждали чего-то другого.
В этой речи нет и следа того боевого задора, каким дышало Предисловие к «Кромвелю». Вступая в цитадель «бессмертных», Гюго пытался подняться над политическими и литературными разногласиями, примирить их в лоне мечтаний о всеобщем прогрессе, о постепенном мирном движении общества к идеалу будущего.
На собственном горьком опыте писатель убедился в том, что бунтарям в Академию вход заказан. И выдвинутая им программа далека от бунтарства, она имеет мирно просветительский характер.
«Незаметное поглощение грядущих сотрясений путем прогресса в настоящем, смягчение нравов, воспитание масс через школы, мастерские и библиотеки, постепенное улучшение людей при помощи законов и образования — вот та серьезная цель, которую должны ставить перед собой каждое хорошее правительство и каждый подлинный мыслитель», — провозглашает он в конце своей речи.
При баллотировке Гюго получил большинство голосов. Наконец-то!
В жизни писателя начинается непрестанная череда заседаний, балов, приемов, банкетов.
* * *Каждое лето Гюго устраивает себе каникулы и путешествует. Начиная с 1838 года он три раза совершал паломничество на Рейн.
«Ведь вы знаете, я не раз говорил вам, что люблю реки. Реки такой же удобный путь для мыслей, как и для товаров…
Я также говорил вам, что больше всех рек я люблю Рейн», — пишет Гюго.
«Да, мой друг, это благородная река, река феодальных времен, река Республики и Империи; она достойна быть и французской и немецкой рекой…»
Легенды, история, политика — все это притягивает Гюго к берегам Рейна. Карл Великий и Роланд, Оттон, Фридрих Барбаросса и рядом с ними герои сказаний — рыцари и феи, лесные и горные духи. Там и сям под цветочным ковром мелькают руины. На прибрежных горах развалины старинных замков.
Дорожный альбом поэта наполняется рисунками, эскизами, записные книжки — заметками. Пища для романтической фантазии богатейшая.
Писателю хочется верить, что Рейн, давний источник раздора между Францией и Германией, станет когда-нибудь рекой согласия и мира. «Рейн — река, которая должна их объединить, а ее сделали рекой, которая их разъединяет», — пишет Гюго. Его проекты объединения интересов двух наций, перераспределения земель фантастичны так же, как и его романтические видения, но он стремится придать им программно-политический характер. Здесь впервые рождается у него идея о будущей объединенной Европе. Это не реальные планы настоящего, а скорее поэтическая мечта о далеком будущем.
Своим путевым очеркам Гюго придает форму писем к другу и в 1842 году выпускает книгу «Рейн».
Видения рейнской старины навеяли писателю и замысел новой драмы. Он хочет создать нечто грандиозное, драму невиданного эпического размаха, философского и символического звучания.
В его воображении оживают обитатели тех древних замков, с башен которых он созерцал сверканье Рейна и зелень прибрежных долин. Бургграфы, равные королям, были когда-то хозяевами этих земель. Четыре поколения феодалов станут героями его пьесы. Деградация рода. Пороки, преступления, фамильные тайны. Карающий рок и всепрощающее провидение.
В драме «Бургграфы» восстанет из гроба легендарный Фридрих Барбаросса — «Юпитер XII века». Неистовые оргии в залах, лязг цепей в подземельях. Муки совести. Заклинания. Призраки. И на мрачном фоне сияет светлый луч — любовь двух молодых сердец.
Пьеса разрастается. Герои принимают все более гигантские, сверхъестественные очертания, превращаясь в туманные символические фигуры.
Писателю кажется, что эта драма, родившаяся на свет после пятилетнего молчания, должна стать его шедевром. В октябре автор передал «Бургграфов» в «Комеди Франсэз» и потребовал, чтобы роли поручили лучшим актерам.
Молодой актрисе Рашели, имя которой гремело на французской сцене, предложили роль колдуньи Гвангумары. Но Рашель отказалась. Роль старухи едва ли подойдет для нее, и вообще новая пьеса Гюго трудна для исполнения, слишком длинна. К тому же Рашель занята в пьесах классического репертуара. Интерес к классикам возрождается во Франции, парижане заново открывают Корнеля и Расина, а романтические драмы выходят из моды.
7 марта 1843 года состоялось первое представление «Бургграфов».
Оно имело лишь полууспех. На следующих представлениях друзей уже не было, а сторонники «неоклассиков» пошли в атаку. Голоса актеров были еле слышны сквозь свист и выкрики. Потом дело пошло еще хуже. Полупустой зал. Сборы все меньше. Пьеса отвергнута самой публикой.
Гюго возвращается из театра. Весенний вечер. Продают фиалки. Улицы полны народу, несмотря на поздний час. Над Парижем какое-то особое сияние. Комета. Поэт останавливается, смотрит на небо, и в памяти встает давний вечер. Детство. Испания. Он стоит рядом с Эженом на балконе дворца Массерано. На небе гигантский, феерический, сияющий хвост. А внизу голоса: «Узурпатору скоро конец. Это знамение…»
Другие голоса кругом, и он сам далек от того мальчика…
Что-то не так идет в его жизни. Но что?
Неужели утрачен контакт с публикой, контакт с живой, непрестанно меняющейся современностью? Почему освистали «Бургграфов»? Он не допускает мысли, что пьеса слаба. Но что бы ни было, для театра он больше писать не будет. Довольно. У него теперь есть другая трибуна. И все же горько. Миновала какая-то большая, яркая полоса в его жизни.
На следующее утро Гюго, просматривая за утренним завтраком газеты, разворачивает юмористический листок «Шаривари» и видит карикатуру. Знакомое изображение: громадная голова, высокий лоб, длинные волосы, мрачный вид — так художники-юмористы рисуют Виктора Гюго. Под карикатурой четверостишие:
На небеса взглянув, поэт
Печально задает вопрос:
«Зачем растут хвосты у звезд,
А у моих „Бургграфов“ нет?»
Он с досадой отбрасывает газету. Гордый Олимпио уязвлен.
Драма «Бургграфы», которую Гюго считал своим шедевром, в действительности была его творческой неудачей. В «Бургграфах» поэт утерял многое из того, в чем заключались сила и обаяние «Эрнани», «Марион Делорм», «Рюи Блаза», — живую перекличку с современностью, энергию в развитии действия; боевой демократический дух. Многословная, пронизанная мистическими мотивами, эта драма потерпела решительное фиаско, несмотря на великолепный язык и грандиозность образов.
Ощущение потери чего-то важного и дорогого Гюго испытывает и в кругу семьи. Дом как будто опустел — любимая дочка Леопольдина вышла замуж за Шарля Вакери, брата одного из самых верных друзей Гюго, и уехала в Гавр. Она счастлива. Ей хорошо, но отец грустит.
