Адольф фон Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943
Лейтенант Лееб как-то сказал мне, что он хотел бы из одного определенного места за обломком скалы в ущелье Пшиша у подножия нашего холма просмотреть поле боя. Обзор оттуда, по его предположению, был отличный. Это его сообщение не давало мне покоя. Мы знали почти наверняка или, по крайней мере, могли догадываться, что неприятель перед нами и ниже нас также занял этот берег Пшиша, но из-за высоких дугообразных обрывов не могли просматривать этот берег реки.
– Нам надо искать новый НП, – сказал я как-то Людвигу, – откуда мы могли бы наблюдать все ущелье.
– Но такого места нет на всей главной линии обороны. Я уже прошел ее всю в подобных поисках.
– Тогда придется что-то искать за передовой.
Людвиг ошеломленно посмотрел на меня, но затем понимающе ухмыльнулся:
– Можно было бы само поле боя передвинуть вперед, но в данном случае этот вариант более приемлем.
– Конечно, это проще и совершенно неопасно, поскольку нас никто даже не заподозрит. Нужно только все делать с умом. Нам придется туда прокрасться незаметно. Ну, да мы, собственно, уже стали в этом специалистами. Ладно, берем автоматы, бинокли и вперед!
Мы прошли участок передовой налево и затем стали пробираться по крутому и делавшемуся все круче по мере приближения к Пшишу склону. Древостой в этом месте был редким, так что мы местами должны были передвигаться с опаской, чтобы противник нас не заметил. Мы перемещались перебежками, порой ползли от одного ствола дерева к другому, от одной группы кустарников к другой, от одного валуна к другому. Наконец, мы нашли такое место, откуда по обе стороны открывался далеко простиравшийся обзор реки, всего его противоположного берега и части прилегающего к нам берега. Повсюду виднелись русские блиндажи, царило оживленное движение, какое только может быть поблизости от врага в твердом убеждении, что этот враг не в состоянии его наблюдать. Сквозь окуляры наших биноклей мы могли разглядеть даже лица русских. Не просматривалось лишь то, что происходило непосредственно у подножия нашей высоты, поскольку этому мешали округлые обрывы. Однако было слышно, что там происходит какая-то оживленная деятельность. До нас доносился треск падающих деревьев, слышались крики и удары топоров, макушки деревьев, находившиеся на одной высоте с нами, шатались, клонились, и, наконец, мы слышали глухие удары, с которыми стволы деревьев обрушивались на землю.
– Дальше нам ходу нет, – сказал я Людвигу. – Там нас могут заметить. Но и здесь нам видно вполне достаточно. Завтра утром, когда начнет рассветать, мы вдвоем заляжем здесь с телефоном и окопаемся.
Новый наблюдательный пункт дивизиона имел много преимуществ, и не в последнюю очередь то, что меня при посещениях со стороны высокого начальства и праздношатающихся любопытных всех рангов оставляли в покое. Подобные посетители своими визитами, сами того не желая, могли по беспечности выдать местоположение НП. Однажды штабной офицер из соседней дивизии появился на нашем КП и задал моему адъютанту вопрос:
– Где я могу найти вашего командира?
– Он сейчас на НП дивизиона.
– А где расположен НП?
– Точно посередине между нашей и русской передовой.
– Вы смеетесь надо мной?
– Никак нет. Я могу вам показать это место на карте. Вот оно.
– Что? Там НП дивизиона? Совершенный бред.
Посетитель отправился восвояси, так меня и не повидав.
Единственным человеком, который однажды рискнул добраться до нас, стал офицер связи валлонского батальона. Несмотря на свои впечатляющие размеры, он пробрался по крутому склону и поэтому был не слишком любезно встречен мной.
Еще одним преимуществом было то, что неприятель даже не догадывался о расположении нашего НП в этом месте. Поэтому он нас не обстреливал. Лишь однажды мы по недосмотру едва не оказались на грани обнаружения. Адъютант артиллерийского полка сообщил мне по телефону, что через несколько минут будет произведена воздушная атака на позиции русских, расположенные перед нами в ущелье Пшиша. Я должен был наблюдать ее ход и сообщить результаты. Вскоре после этого мы услышали сзади сильный гул моторов, а затем они загудели над нашей передовой. Несколько снарядов и крупнокалиберных пуль угодили и в наш НП, при этом был ранен молодой лейтенант, который в этот день сопровождал меня вместо верного Людвига. Я тотчас же крикнул в трубку адъютанту полка:
– Совершенное свинство! Летчики атаковали не врага, а нашу собственную передовую. Ранен сопровождающий меня офицер.
– Вы ошиблись, господин майор. Наш удар опередила воздушная атака русских. Все развивается как намечено.
– Как намечено? Да вы там с ума посходили!
Но третье и самое значимое преимущество нашего НП состояло в том, что он открывал совершенно новые возможности для нашей артиллерии. Вдоль Пшиша проходила основная транспортная артерия неприятеля, который сдерживал ударный клин наших войск у горы Индюк на фланге. Это я сразу же увидел еще в то первое утро, когда отыскивал позицию для пулеметного гнезда, которого нам так недоставало. Пулемет там так и не появился, но зато на транспорты противника обрушились наши снаряды.
– Нашим егерям там теперь делать нечего, – прокомментировал Людвиг, раскуривая свою трубку.
Мы с ним выдвинулись вперед как передовые артиллерийские наблюдатели цели на стрельбище. Примерно в километре позади нас располагались ведущие огонь батареи. В нескольких сотнях метров перед нами залег обстреливаемый враг. Наши собственные снаряды с шипением пролетали у нас над головой и рвались у реки. Однако не всем батареям удавалось поражать указанные им цели, поскольку те для большинства выстрелов оказывались в мертвом пространстве. Чаще всего это происходило из-за крутых склонов Кавказских гор. Лишь два типа наших орудий были пригодны для ведения огня в таких случаях, поскольку могли вести стрельбу с возвышением ствола более 45 градусов: 210-мм мортира (если точнее, 211-мм мортира «18». – Ред.) и 75-мм горная пушка образца 1936 года. Оба этих типа орудия находились здесь в моем распоряжении. Моя 2-я батарея имела возможность вести огонь даже по настильной траектории, поскольку обстреливала неприятеля с фланга. Поэтому я начал планомерно разрушать тяжелыми мортирными снарядами русские блиндажи. Во время ведения этого разрушительного огня легкие орудия, «проворные псы сражения», пребывали в засаде, чтобы в тот момент, когда неприятель покидал разбитые укрытия, открывать по нему огонь на уничтожение.
Хотя каждый день происходили те или иные боевые эпизоды, мне становилось все яснее и яснее, что мы, пребывая в этом отдаленном углу земли, еще только находимся на грани крупных событий. В нашем регионе название этому крупному событию можно сформулировать так: борьба за овладение водоразделом у Туапсе. Крупным это событие для нас, немцев, было, во всяком случае, только в отрицательном смысле. Мы давно уже запутались в происходящем и не имели никаких перспектив с нашими недостаточными силами повернуть ситуацию в свою сторону. (В начале Туапсинской оборонительной операции (25 сентября – 20 декабря 1942 г.) советские войска (Черноморская группа в составе 18, 47 и 56-й армий) значительно уступали противнику (17-я немецкая армия) в живой силе и технике: в личном составе – в 1,5 раза (109 134 чел. против 162 396 чел. у немцев), в орудиях – в 2,6 раза (515 против 1316 у немцев), в минометах – в 1,5 раза (637 против 950), в самолетах – в 5 раз (71 против 350 у немцев). У немцев также было 147 танков и штурмовых орудий, у советских войск их не было. В дальнейшем, к концу октября 1942 г., соотношение сил стало меняться в пользу советских войск. – Ред.) Это понимал каждый, кто давал себе труд подумать над происходящим, от генерала до последнего солдата. И лишь один человек не желал понимать этого, человек совершенно необучаемый, но в душе считающий себя непогрешимым. Конечно, если мы не сможем преодолеть водораздел у Туапсе, то вся кавказская кампания безусловно потерпит неудачу. В случае, если нам удалось бы это осуществить, то для нас это стало бы еще одним незначительным этапом на пути к достижению утопической цели этой кампании – утопической, потому что сил для ее осуществления явно было недостаточно.
