Михаил Ребров - Космические катастрофы. Странички из секретного досье
Ляхов поймал испуганный взгляд Ахада. Только теперь он вспомнил, что на борту афганец. "Что-то случилось, командир?" В ответ уклончивое: "Когда очередной сеанс связи? Посмотри по журналу", — сказал, чтобы уйти от ненужных разговоров. Ляхов мучительно соображал, чего еще ждать от движка? Ладно, если сбой в автоматике, но ведь он, проклятый, не слушается и ручных команд. Ум и сердце напряглись. Страх? Нет — тревога. Липкая, навязчивая: что же происходит? "Нужно отшагать какой-то путь назад и проиграть каждую операцию", — заставил себя повторить все посекундно. А мысли убегали куда-то в сторону: то к ребятам, которые остались на "Мире", то в ЦУП, где сейчас тоже путаются в вариантах.
"Ладно, обойдется!" — постарался успокоить себя и бросил взгляд на глобус: "Где мы сейчас?" Он уже насмотрелся на Землю со стороны и сейчас по медленно поворачивающемуся "шарику" представлял то неожиданное, что вдруг открывалось с орбиты.
Наверное, то были самые длинные сутки в жизни Владимира Ляхова. ЦУП взял на себя анализ происходящего и выбор возможных решений. Экипажу приказали отдыхать.
…Это был его третий космический полет. В 1979 году он отработал на орбите 175 суток на пару с Валерием Рюминым. Тогда это был рекорд. В 1983-м к 175 прибавилось еще 150 суток, с бортинженером Сашей Александровым. "Салют-6", "Салют-7", "Мир", три модификации "Союзов": обычный, с индексом "Т", и вот теперь — "ТМ". Ляхов знал корабль и любил его, при каждой подготовке к старту старался узнать больше, ибо это был тот самый принцип, который он усвоил еще в авиационном училище и летно-испытательном центре. Да и опыт товарищей подсказывал: главное — знания, понимание и спокойствие. Опасность остаться на орбите пережили Л.Демин и Г.Сарафанов, Н.Рукавишников и Г.Иванов… А сколько еще сюрпризов преподнесет космос и нам, и американцам! Ляхов умел держать нервы в кулаке, но и понимал, что летать с профессионалами всегда легче. Рюмин и Александров были инженерами ОКБ, где создавалась космическая техника. Нынешний его напарник Абдул Ахад Моманд — афганец, хороший парень, но ведь он начал подготовку в Звездном всего за полгода до старта, значился в экипаже космонавтом-исследователем, для него полет был интересен, но, если судить по большому счету, отбросив все политические нюансы, в сложившейся сложной ситуации, он был "нуль". Конечно же, он догадывался, что произошло нечто весьма серьезное, что корабль перестал подчиняться и отказывается выполнять нужные команды, что кислород в системе на исходе, воды — нет, она в НАЗе, туалет улетел вместе с бытовым отсеком и, если вдруг приспичит…
Какие чувства испытывал Ахад, судить не берусь. Он больше молчал. Очередные переговоры с ЦУПом были короткими: "Для нас есть новости? — спросила Земля. — Нет? Это тоже хорошо. Разбираемся, отдыхайте!" Ляхов хотел было возразить, сказать, что такие вопросы решаются вместе, но сдержался.
Затянувшееся странствие вокруг Земли напоминало бег по кругу, а кругам этим, казалось, не было числа. Память вернула в прошлое, так созвучное с настоящим. Первая его нештатная ситуация — это когда пришлось заклеивать на орбите скафандр для выхода в открытый космос. На Земле — операция в общем-то пустяковая. Но в космосе все сложнее. И все-таки сделали, и давление скафандр держал. Вторая — нервотрепка с радиотелескопом, который никак не "отцеплялся" от станции. Большая металлическая конструкция грозила проткнуть скафандры, когда ее перекусывали плоскогубцами и отталкивали ногами. А установка солнечных батарей, ремонт аппаратуры!.. Нынешняя как бы подводила черту под всей его космической жизнью. Нет, угрюмого и панического — "Больше мне не летать" — не было. Он льстил себя надеждой, что его опыт ободрит молодых, которые, как и он в свое время, не знают еще, что они могут. Он знал и верил, что человек может гораздо больше, чем он предполагает, не надо только поворачивать спину к ветру.
В ЦУПе продолжали ломать голову, как "перехитрить" злосчастную ЭВМ. Тягуче и томительно тянулось время. Наконец "Заря" включилась и предупредила: "Еще одно включение в 4.00. Точнее — 4.00.54". Наступила пауза. Что означало это "еще одно"? Последнее? Ожидание — всегда урок преодоления. И себя, и ситуации. "Хватило бы рабочего тела," — эта мысль была мимолетной и спокойной. Вторая тоже не пробудила нервозности, хотя и большой надежды тоже: "Есть двигатели коррекции и ориентации. Слабенькие по тяге, но если их заставить работать долго, то может что-то получиться…"
Часы показывали 4.00. "Целая вечность", — подумал, но сказал совсем другое: "Ахад, поправь привязные ремни".
В 4.00.54 двигатель включился. Начался отсчет секунд напряжения: 10… 20… 50… 90… Потом доклад в ЦУП: — На связи "Протон-1", все прошло нормально. 186 секунд… Вскоре с плавучего измерительного комплекса пришло подтверждение: "Двигатель отработал полный импульс. Лишь на две секунды меньше".
Дорога домой… Когда парашют наполнен, на душе спокойно…
Упрямый корабль устремился к Земле. В 4.24 произошло отделение спускаемого аппарата, потом сработала парашютная система, потом… Легкий толчок вернул его к мысли: "Дома! Вот оно, твое счастье". Но в эфир ушло совсем другое: "Прибыли, лежим на боку!"
В самолете, который вез их в Москву, толковали о злополучной ЭВМ, не тех "уставках", о путанице команд. Ему эти разговоры были не по душе. Все уже позади, а что, почему и как — лучше оставить на потом.
Кто-то сказал: "Счастливчики". Пожалуй. Впрочем, счастье — понятие недопознанное. Одни понимают его так, другие — иначе. Сейчас еще острее перед каждым встает "старый" вопрос: на что ты способен, человек, что сеешь — добрые зерна или плевелы? Жизнь заставляет нас делать выбор между смелостью и трусостью, совестью и стяжательским отношением к профессии. И мгновения этого нравственного выбора, особенно в зоне повышенного риска, не проходят бесследно. Полковнику Ляхову согревало душу, что для себя он мог сказать: "А тебя, Вовка, не сломал космос. Если скажут: надо, полетишь еще раз".
Володя Ляхов умеет искренне радоваться
XIX. Плата за несогласие
С расстояния 200 метров Стрекалов сделал засечку. Пот слепил, но он не отводил глаз от визира. Примерно на 140 метрах — вторая засечка. Получалось, что корабль и станция сблизились на 60 метров всего за 15 секунд. Сознание обожгло:
"Скорость слишком велика. Сейчас будет удар!"
— Володя! Ручку на тангаж вниз! — в один голос прокричали Серебров и Стрекалов…
— Самый трудный полет? — Он пожимает плечами. — На твоем месте я бы так вопрос не ставил. И вообще, послушай меня, трудный или легкий — все это относительно. Я не суеверный, но то, что не все у нас сложится, предчувствовал еще до старта…
