Сергей Киров - Сталин. Очищение от «питерских»
2. Антонов заявил, что считает свое преступление ужасным и не ждет пощады. Указал, что он выходец из рабочей семьи, попал в контрреволюционное болото только из-за слепой веры в авторитет Зиновьева. Теперь для него ясно, что противопоставить что-либо генеральной линии зиновьевщина не может. Сомнениям не должно быть места, так как они приводят к контрреволюционной организации и к борьбе против партии и рабочего класса. Просил суд найти возможность о сохранении ему жизни.
3. Звездов заявил, что очутился в лагере контрреволюционеров из-за преклонения перед авторитетом «вождей». Указал, что обстоятельства, которые привели его к участию в контрреволюционной организации, а затем на скамью подсудимых, объясняются тем, что в основе всей его сознательной жизни был заложен фундамент, связанный с борьбой против партии близкой ему группы лиц – активных зиновьевцев. Живой пример, живое слово, которые давались обанкротившимися «вождями», глубоко проникали в его еще политически не оформленное существо, сделали его слепым орудием, его захватило в плен двурушничество, так как отказ от своих ошибок сплошь и рядом был только формальным.
Пример двурушничества давали Зиновьев и Каменев. Звездов заявил, что перед лицом суда он хочет последний раз сказать, что на скамье подсудимых сидят неразоружившиеся враги, которые, несмотря на, казалось бы, откровенные показания суду, все же говорят не все и многое скрывают, оставляя себе подленький запас. «Не хватает мужества сказать прямо до конца, что мы участвовали в совершении террористического акта». Кончая свое слово, он указал «на наглейшее поведение Котолынова на суде, так как он знал, как мы выполняли его поручение». Просил суд дать ему возможность искупить свою вину перед советским государством.
4. Юскин заявил, что то, что он говорил на следствии, правильно освещает факты его участия в кошмарном преступлении. Свою вину он считает в том, что как член партии не учел всей серьезности фразы Николаева о террористическом акте против тов. Кирова и подстрекнул Николаева ненужной иронической фразой: «Что Кирова, лучше Сталина».
Юскин далее заявил: «Я мог только благодарить партию за то, что она дала мне, а между тем моя самоуспокоенность, небдительность, не у места повешенный язык – создавали обывательщину, что в свою очередь вело к антисоветчине». В отношении своей вины он сказал: «Я не принял мер, когда услышал фразу Николаева, стало быть, я – участник преступления». Просил суд сохранить ему жизнь.
5. Соколов заявил, что он полностью признает свою вину. Его вина, по его словам, усугубляется тем, что, только благодаря партии и Советской власти, он, молодой член партии, успел окончить втуз, поступить в Морскую академию, жить и работать в прекрасных условиях. Соколов далее заявил, что он подло и нагло обманул партию и Советскую власть, вступив в террористическую, контрреволюционную организацию. В заключение Соколов просил суд учесть, что он всеми силами готов смыть с себя позор и умоляет о прощении.
6. Котолынов сказал, что он, пребывая в оппозиции и контрреволюционной организации, борясь против партии, сеял злобу против вождей партии и потому за выстрел Николаева в тов. Кирова он, Котолынов, ответственен. Признавая, что Николаев воспитан контрреволюционной зиновьевской организацией, он снова повторяет, что ответственность за выстрел лежит на нем. Котолынов, однако, заявил: «Любую кару я принимаю, ни о какой пощаде не прошу. Но еще раз заявляю – в убийстве тов. Кирова не участвовал».
Отрицая связь с Николаевым и получение от него денег, Котолынов дальше указал на ряд мнимых противоречий в показаниях Николаева для того, чтобы скомпрометировать их.
Анализируя, как он скатился в лагерь контрреволюции, Котолынов говорит, что еще 7 ноября 1927 года было первым шагом на пути к контрреволюции, что после XV съезда ВКП(б) зиновьевцы вошли в партию с двурушническими целями, не разоружились и обманывали партию. «От зиновьевщины, – говорил Котолынов, – мы приобрели ненависть к руководству партии, мы собирались и критиковали партию вождей, мы были отравлены ядом зиновьевщины. Круговая порука не давала нам взорвать контрреволюционное гнездо зиновьевщины».
7. Шатский заявил, что никакой связи с террористической группой он не имел, разговоров на антипартийные темы не вел и о подготовке к покушению на Кирова и Сталина ничего не знал. Закончил свое слово тем, что считает себя невиновным.
8. Толмазов полностью признал свою вину, еще раз подтвердил свои показания, но заявил, что не знал о подготовке террористического акта. Заявил, что основными виновниками случившегося считает Зиновьева и Каменева, которых требует привлечь к самой суровой ответственности. Выразил удивление, почему их нет на скамье подсудимых рядом со всеми теми, которых они сюда привели.
Далее Толмазов сказал, что в своей практической работе всегда и всюду, на любом участке, горбом своим выносил большую и тяжелую работу на пользу рабочему классу. Обещал впредь, если суд отнесется к нему снисходительно, на самой тяжелой и опасной работе, хоть в небольшой мере, загладить свою вину перед рабочим классом, потому что он сам рабочий, 15 лет в партии и никогда из нее не исключался.
9. Мясников заявил, что он, как член контрреволюционной организации и член центра организации, несет ответственность за преступление Николаева, но о подготовке террористического акта он ничего не знал.
Мясников сказал, что на скамью подсудимых должны сесть Зиновьев и Каменев, которые воспитали их, зиновьевцев, в духе ненависти к партийному руководству. «Я никогда не думал, – говорил Мясников, – что окажусь под судом на одной скамье с убийцами и шпионами. До этого меня довело двурушничество. Чтобы не быть двурушником, надо было оборвать все связи, покончить со всеми колебаниями и сомнениями. Я этого не сделал и оказался в фашистской организации».
Мясников просил у суда снисхождения.
10. Ханик сказал, что ему очень тяжело, что он, будучи сыном рабочего и матери, старой революционерки, участвовал в контрреволюционной организации, которая боролась против партии и Советской власти фашистскими методами. Он сказал, что окончательно разобрался во всем и очень благодарен следствию, которое помогло ему положить раз и навсегда предел его преступлениям. Организация, по его словам, питала звериную ненависть к руководству партии, в особенности к товарищам Сталину, Кирову, Молотову и Кагановичу. Понадобилась слишком дорогая цена – жизнь Кирова, чтобы приостановить дальнейшую подлую и беспринципную борьбу с контрреволюционной зиновьевщиной.
Просил суд учесть, что он фактически с июля
