Леонид Арнаутов - Повесть о великом инженере
Посоветовавшись, друзья направляются к зданию машинного отдела, привлекающего посетителей, главным образом, в те довольно редкие дни, когда действуют выставленные здесь экспонаты, начиная с керосинового двигателя Бромлея, который ежечасно посылает в бак на вершине башни Бари 3 тысячи ведер воды, и кончая установкой для изготовления искусственной минеральной воды.
– Меня поражает не столько скопление машин, на то ведь и машинный отдел, сколько обилие иностранных фамилий,- признается Кирпичев.- Куда ни глянь - Борман, Шведе, Гретер, Кайзер, Мюллер, Фугельзанг, Штейне… Поверите ли, намедни своими. ушами слышал: экспонент с механиком объяснялись на чистейшем немецком языке. И это на Всероссийской промышленной выставке!
– Ну, вы малость сгущаете краски,- возражает Зимин.- Возьмите, к примеру, Доброва или Курбатова. Не мелкота, солидные заводчики, да к тому же здешние, нижегородские.
– Обратили внимание на один из курбатовских экспонатов? - спрашивает Шухов.- Колоссальных размеров цилиндр для паровой машины. Ее хотели установить на судне вместимостью в миллион пудов нефти, которое вознамерился строить Гордей Чернов. Судно так и не состоялось - Чернов забросил дела и постригся в монахи. Машину не закончили, только цилиндр и успели обточить. Так зачем же, спрашивается, Курбатов выставил эту диковину? В назидание потомкам?
– Пожалуй, так,- соглашается Кирпичев.- Здесь, в машинном отделе, много товара вовсе даже не рыночного, не ходового, исполненного лишь в одном экземпляре, только для выставки. Валовое производство еще не задумано в подробностях, надлежащих средств для исполнения тоже не заведено. Модели непомерно дороги, они вряд ли окупятся.
– Но есть все же примеры другого порядка. Взять хотя бы завод Бари. У него котельное производство поставлено на широкую ногу. Даже газеты пишут о вертикальных водотрубных котлах Владимира Григорьевича, показанных на выставке, и пророчат им большое будущее,- замечает Зимин.
– Кстати, не так много подобных примеров, когда имя изобретателя или автора конструкции не предано забвению,- вступает в разговор Тумский.- Многие ли знают, что водонапорная башня построена по проекту Шухова? На вершине ее красуется фамилия владельца конторы. Почему? Ведь башня Эйфеля носит имя ее проектировщика и строителя.
– Эйфель сам проектировал и сам строил свою башню,- возражает Владимир Григорьевич.- Администрация Всемирной выставки имела дело с ним, а не с какой-то строительной фирмой.
– Во время Всемирной выставки,- вспоминает Кирпичев,- на втором ярусе башни Эйфеля наблюдал я через зеркальные стекла, как набирается и печатается листок «Фигаро на башне Эйфеля», и тут же купил свежий экземпляр. В нем, знаете ли, тиснули каламбур: «Не поднимайтесь сюда вместе с тещей. Искушение слишком велико». К теще столь свирепых чувств не питаю. А вот к предприимчивым скупщикам чужих идей…
– В такое время живем,- вздыхает Зимин.- Талантливые инженеры часто не подают и заявок на привилегию, уступают свои идеи предпринимателям. Понимают, что хозяин вернее сохранит секрет.
– Да, уж секреты господа промышленники умеют хранить,- подтверждает Тумский.- Помню, я со своими студентами добивался возможности осмотреть рогозинские нефтеперегонные заводы неподалеку отсюда, в Константинове. Заверял, что нас интересует нефтяная технология только с научной стороны, но все же получил решительный отказ. Вот вам еще один пример того, как отчуждаются изобретения,- продолжает Тумский, когда собеседники осматривают павильон Нобеля.- Поглядите на эту подпись: «Аппарат для непрерывной перегонки нефти системы Л. Нобеля». Каково читать такое вам, Владимир Григорьевич?
– Не вижу повода для волнений,- улыбается Шухов,- привилегия ведь на имя Нобеля. Значит, он вправе писать, как хочет. И вообще, будет об этом.
Если уж говорить об авторстве на изобретения, Шухова больше тревожит то, что в машиностроении русские изобретатели не получили за последние два года и 10 процентов общего числа привилегий, а в химических производствах - и того меньше.
Середину павильона занимает обширная панорама Черного города работы художника Шильдера. Дымят бесчисленные трубы керосиновых заводов, змеятся проложенные по земле нефтепроводы, уходит в степь караван верблюдов, а вдали, на бакинском рейде белеют паруса шхун.
– Для полной иллюзии не мешало бы поднять здесь температуру до средних градусов знойного бакинского дня,- замечает один из собеседников,- а воздух пропитать копотью и дымом.
– И еще надо бы показать, почему бакинская нефтяная промышленность последние десять-двенадцать лет топчется на месте,-добавляет Тумский.- Все нефтепромышленники, включая и самого «передового» - Нобеля, по-прежнему гонят из нефти лишь керосин да смазочные масла, пренебрегают более ценными нефтяными товарами.
– Простите, какие ценные товары из нефти вы имеете в виду? - вмешивается стоящий поблизости дежурный представитель фирмы Нобеля.- Бензин? Хороший товар, спору нет. В прошлом году продали его 300 тысяч пудов. Но перевозка затруднительна, нужны специальные бочки. Спрашивают его только резиновые мануфактуры, маслоэк-страктные заводы да мелкие покупатели. А где крупные потребители бензина?
– Надо и о будущем думать. Вы слышали о двухместном шарабане с бензиновым двигателем?
– Да ведь это игрушка для любителей-спортсменов. Извольте заглянуть в книгу о выставке. Экипажи там идут в одном разделе с велосипедами, седлами, подковами, с мебелью и клозетами.
– Господа, не будем задерживаться,- торопит Зимин.- Нам еще многое надо увидеть. - А что мы, собственно, не видели? Экспонат завода Жукова - стеариновую свечу в семь сажен вышиной? Или говорящего тюленя?
– Пойдемте-ка лучше к Омону. Там, говорят, после ужина будут движущуюся фотографию показывать - синематограф Люмьера.
На другой день Шухов читает в «Нижегородском листке» заметку об этом вечере у Омона: «Вдруг экран как-то странно вздрагивает, и картина оживает. Экипажи едут из перспективы прямо на Вас, во тьму, в которой Вы сидите, идут люди, мчатся велосипедисты. Все движется, живет, кипит… и все это беззвучно, молча; не слышно ни стука колес о мостовую, ни шороха шагов, ни говора… Перед Вами кипит жизнь, у которой отнято слово, с которой сорван живой убор красок… Жутко смотреть на это движение теней и только теней».
Шумно и пьяно по вечерам в выставочных ресторанах. Поахали, поудивлялись занятной диковинке - живой фотографии - и забыли. Цыганский хор уступает место фокуснику, парижская певица задорно выкрикивает рефрен модной песенки, которую дружно подхватывает зал.
