Эрнст Ганфштенгль - Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944
На одной вечеринке на озере Тегерн Герман Эссер взял Гитлера с несколькими дамами покататься на весельной лодке. Было бы чересчур утверждать, что Гитлер дрожал от страха, но он чувствовал себя как рыба, вынутая из воды, и не переставая рассуждал о том, почему молодым дамам следует вернуться на сушу. Он, похоже, был абсолютно убежден, что лодка вот-вот затонет, Эссер мне впоследствии рассказывал, что у Гитлера безрассудный страх перед водой. Он не умел плавать и не хотел учиться. Действительно, я не припомню, чтобы он когда-либо был в купальном костюме и чтобы они у него имелись. Нередко рассказывалась история, возможно правдивая, о том, что старые боевые друзья Гитлера, видевшие его раздетым, заметили, что его гениталии были нелепо недоразвиты, и он, несомненно, этого стыдился. Мне думалось, что все это могло являться частью основного комплекса в его физических отношениях, который компенсировался ужасающей тягой к господству, выраженной в области политики. Эта боязнь воды, должно быть, также играла свою роль в его тотальном непонимании вопросов, связанных с военно-морским флотом, и всего, что имело отношение к морю.
У Германа Эссера были свои недостатки, и он вел богемный образ жизни, но, по крайней мере, разделял мою неприязнь к Розенбергу, которого он с удовольствием отправил бы на навозную кучу. Но с Розенбергом, опять восстановленным в «Беобахтер», все еще остававшейся единственной отдушиной для нацистской программы, ни Эссер, ни я ничего не могли поделать. В то время у меня прибавилось своих проблем. Наша маленькая дочь была больна, начало приводящей к истощению болезни, во время которой она угасала почти четыре года, и передо мной громоздилась гора счетов от докторов. Я принял решение получить докторскую степень по истории и стал уделять больше внимания своим обязанностям в семейной фирме, и мне действительно не хватало денег. Этого нельзя было сказать о Гитлере и его ближайшей клике. Откуда бы то ни было, они по-прежнему носились по Мюнхену в больших автомобилях, а их заседания в кафе «Хофгартен» определенно велись не в кредит. Я справедливо считал, что однажды помог им выбраться из ямы с «Беобахтер», что, в конце концов, было лишь предоставлением денег взаймы. Что ж, посмотрим, смогу ли получить назад хотя бы часть их.
Я отправился к Аману и изложил ситуацию, но он поначалу проявил глупость, потом упрямство, а затем – грубость. Вот хотя бы образчик: я был вместе с Эгоном, и тот посмотрел на мальчика и сказал: «Да, это симпатичный и опрятный мальчик, его только что подстригли?» Я ответил: «Да, он только что был у парикмахера», и Аман прокомментировал это таким образом: «А мне, знаете, приходится самому стричь моего мальчика, чтобы сэкономить деньги. Вы б могли делать то же самое, если попробуете, этому очень легко научиться». Таков был его тон, и, когда я сказал, что это не имеет значения и что мне нужны деньги, он опять стал упорствовать, утверждая, что у партии нет средств, и так далее, и тому подобное. Я даже уже не просил рассчитаться долларами, хотя в то время это было бы целое состояние. Я был абсолютно готов согласиться на эквивалент в новых марках.
И это дело тянулось месяцами. Моя жена даже однажды затронула эту тему в разговоре с самим Гитлером в Берхтесгадене, где нам посчастливилось оказаться в начале 1926 года. Он выразил недовольство тем, что мы не ходим на собрания, и нашей индифферентностью. И моя жена спросила его, чего можно ждать, когда он все еще позволяет оказывать влияние таким людям, как Розенберг, а потом упрекнула его в поведении Амана в отношении кредита. Он попробовал уйти от этой темы, заявив, что Аман ничего ему об этом не говорил. Он стал утверждать, что партия оказалась в тупике с финансами, и использовал еще несколько аргументов того же рода.
В конце концов я потерял терпение и отправился к Кристиану Веберу – грубому, драчливому барышнику, которому все еще удавалось удерживать свои позиции в кругу Гитлера, хотя своими грубыми манерами он стал видеть своего шефа насквозь. «Что имеет Гитлер в виду, называя книгу «Моя борьба»? – как-то спросил я его. – Мне казалось, что в самом худшем случае она могла быть названа «Наша борьба». Вебер расхохотался от всей души, тряся брюхом – пивной бочкой: «Ему надо было назвать ее «Моя эпилепсия»,[4] – произнес он. Он был все еще предан Гитлеру, но был не против громогласной критики. Это был старый бандит с внутренней жаждой респектабельности. Мы всегда хорошо с ним ладили, и он посчитал, что со мной подло обошлись, поэтому он, хороший барышник, согласился заняться моим иском за 20 процентов от цены и заплатил мне разницу наличными. Он заключил прибыльную сделку и, конечно, мгновенно получил всю сумму. Он точно знал, как обращаться с Аманом, который, само собой разумеется, пришел в бешенство. Не менее недоволен был и Гитлер, хотя и заявлял, что он выше таких мелочных расчетов, и на какое-то время наши отношения были в той или иной степени прерваны.
Глава 8
Богемец в коричневом доме
Следующие пару лет или около этого мои контакты с Гитлером были более или менее нерегулярными. Я опять погрузился в мои книги по истории и в феврале 1928 года получил весьма запоздалую степень доктора философии при Мюнхенском университете по теме проблем Баварии и Австрийских Нидерландов в XVIII веке. В Германии все еще знаком высокого уважения считалось обращение «господин доктор», и я полагал, что минимум, что я должен делать, – это соответствовать этому званию. Мы с женой также в прошлом году провели какое-то время за границей, прежде всего в качестве передышки для жены от непрерывной и мучительной болезни нашей маленькой дочери. Мы останавливались в Париже и Лондоне, и я хорошо ознакомился со всем, что есть в художественных галереях, делая заметки по возможным новым репродукциям для семейной фирмы. Все здесь казалось значительно более цивилизованным и радующим душу, чем шумные проблемы жизни с Гитлером.
Это были, несомненно, годы его политического затмения. Ему нигде не разрешалось выступать, и, хотя он медленно реорганизовывал партию, это был очень постепенный процесс, и Гитлер оказывал малое реальное влияние. Экономические условия улучшались, превосходя ожидания, с притоком американского капитала, который устремился в страну и явно стабилизировал центральное правительство. В результате его программа и его лозунги во многом утратили свое воздействие. Большую часть времени он проводил в Берхтесгадене, но мы поддерживали несистематическую связь через Германа Эссера, все еще поддерживавшего отношения с ним, и, похоже, Гитлер посылал его время от времени, чтобы получить случайные отчеты о нашем поведении. Совершенно независимо от того, что сейчас я был занят другими делами, я дал ему знать, что, пока Розенберг и Гесс сохраняют свое влияние, я не очень заинтересован в дальнейшей связи с ним.
