Николай Пржевальский - От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор
Ответа из Питера насчёт китайцев еще нет. Быть может, совсем не велят нам итти. Томительная неизвестность — самое худшее положение.
Сегодня замечены вновь прилетевшие: Larus ridibundus [обыкновенная чайка], быть может, прилетели и раньше 15 марта, Milvus ater [чёрный коршун].
Вечером огромная стая пролётных галок остановилось ночевать в тальнике возле нашей палатки.
Глубоко тяжёлую весть получил я сегодня телеграммою от брата из Москвы: 18 июня прошлого года моя мамаша скончалась. Полугодом раньше её умер мой дядя. Невознаградимы для меня эти потери, понесённые в такой короткий срок. Если бы я не возвращался из Гучена в Зайсан, то о смерти матери не знал бы до окончания путешествия. Быть может, это было бы к лучшему. Теперь же к ряду всех невзгод прибавилось ещё горе великое. Я любил свою мать всей душой. С её именем для меня соединены отрадные воспоминания детства и отрочества, беззаботно проведённые в деревне. И сколько раз я возвращался в своё родимое гнездо из долгих отлучек, иногда на край света. И всегда меня встречали ласка и привет. Забывались перенесённые невзгоды, на душе становилось спокойно и радостно. Я словно опять становился ребенком. Эти минуты для меня всегда были лучшей наградой за понесённые труды…
Буря жизни, жажда деятельности и заветное стремление к исследованию неведомых стран Внутренней Азии — снова отрывали меня от родного крова. Бросалось многое, даже очень многое, но самой тяжёлой минутой всегда было для меня расставание с матерью. Её слезы и последний поцелуй еще долго жгли моё сердце. Не один раз среди дикой пустыни или дремучих лесов моему воображению рисовался дорогой образ и заставлял уноситься мыслью к родному очагу…
Женщина от природы умная и с сильным характером, моя мать вывела всех нас на прочный путь жизни. Её советы не покидали меня даже в зрелом возрасте. Правда, воспитание наше было много спартанским, но оно закаляло силы и сделало характер самостоятельным. Да будет мир праху твоему, моя дорогая мамаша!
Если мне суждено довести до конца предпринятое путешествие, то его описание будет посвящено твоей памяти, как некогда при жизни я порадовал тебя посвящением моего первого путешествия в Уссурийском крае.
26–27 марта. Стоим в урочище Чиркаин. Место плохое для пролётных птиц: речки небольшие, болота поросли сплошь густым тростником, и на открытых болотах везде лёд. Погода большей частью дурная — холодная, ветреная и облачная. Вновь прилетел Grus cinerea [серый журавль]. Пролёт Anthus aquaticus и Larus ridibundus [горный конёк и обыкновенная чайка] усиливается. Эта два дня зуда у меня почти совсем не было; только на охоте немогу так много ходить, как прежде.
Сегодня приехал ко мне из Зайсана доктор Рашевский, обнадёжил, что зуд не усилится в прежней степени; усталость же мало-помалу начнёт проходить. Прибыл ещё новый казак, Телешов, взамен Павлова. Завтра пойдём опять в Кендерлык, оттуда на озеро Улюнгур.
29 марта. Стоим возле деревни Кендерлык. Погода отвратительная, холод и буря.
Перед вечером получил от графа Гейдена (60) телеграмму, в которой объяснено, что военный министр находит неудобным, при настоящих обстоятельствах, моё движение в глубь Китая. Теперь более уже невозможно колебаться. Как ни тяжело мне, но нужно покориться необходимости — и отложить экспедицию в Тибет до более благоприятных обстоятельств. Тем более, что моё здоровье плохо — общая слабость и хрипота горла, вероятно, вследствие употребления йодистого калия.
Пожалуй, что сам отказ итти теперь в экспедицию, даже болезнь и возвращение из Гучена случились к моему счастью. Больной теперь, я почти наверное не мог бы сходить в Тибет. Только сам я не хотел и не мог отказаться от мысли, хотя внутренне предугадывал неудачу.
Если же мы прошли бы в Цайдам, то китайцы, в случае ссоры с русскими, легко могли передушить нас. Посмотрим, насколько рассеется это дело в будущем.
С эстафетой послал в Главный штаб телеграмму с просьбой разрешить мне вернуться в Петербург для поправления здоровья.
30 марта. Остался ещё на день возле Кендерлыка, чтобы поохотиться за тетеревами на току. Завтра же уйдём отсюда в Зайсан. Пробудем там с неделю, чтобы сдать на хранение, частью же распродать экспедиционные вещи, а затем поедем на почтовых в Семипалатинск и далее в Россию. Мои казаки, узнав о возвращении, сильно пригорюнились, — видно, и для них заманчива вольная жизнь путешественников.
Климат марта. Против всякого ожидания, этот месяц, был очень холоден. Первую его половину снег лежал еще сплошь по степи и таял понемногу равномерно; затем он вдруг исчез весь к 19 марта, а к 23-му числу вся степь была уже совершенно свободна от снега. Однако лёд на озёрах и болотах почти еще не трогался до конца месяца; северный склон Саура и даже до низких предгорий также весь был в снегу; только на солнцепёках чернеется земля.
В первую треть описываемого месяца, как и в феврале, часто были туманы; в последней трети вдруг начались сильные северо-западные ветры, которых прежде почти совсем не было[140]. Эти ветры всегда приносили холод. Вообще тепло в течение всего марта перепадало лишь изредка. Дни большей частью стояли облачные; морозы на восходе солнца доходили до —12°,3; во второй половине описываемого месяца снежных дней было пять. Первый дождь падал 10-го числа. Однако весенняя жизнь пробуждалась, лишь только становилось тепло; тогда на солнечном пригреве являлись насекомые, а в конце месяца ящерицы и бабочки; 28-го числа найден первый цветок; неделей раньше начала цвести ива. Пролёт птиц в марте был бедный; впрочем, водяных, быть может, было немного на Иртыше и Зайсане.
Вообще ранняя весна, по крайней мере, нынешнего года, возле Зайсанского поста отличалась холодами и дурной погодой; тёплых дней было очень мало. Весьма вероятно, что такое обстоятельство много зависит от влияния высокого Саура, который стоит стеною с юга.
Впрочем, такие холода, по словам старожилов, бывают не каждую весну. Чаще тепло настаёт раньше.
31 марта. Перешли из Кендерлыка в Зайсанский пост с тем, чтобы отсюда ехать в Петербург. Верблюды и все экспедиционные запасы останутся на хранении в Зайсане. Рассчитываю вернуться сюда к будущей весне и тогда с новыми силами и новым счастьем предпринять новую экспедицию.
Сегодня исполнилось мне 39 лет, и день ознаменовался для меня окончанием экспедиции, далеко не столь триумфальным, как моё прошлое путешествие по Монголии. Теперь дело сделано лишь наполовину: Лоб-нор исследован, но Тибет остаётся еще нетронутым. В четвёртый раз я не могу попасть туда: первый раз. вернулся с Голубой реки; второй — с Лоб-нора, третий — из Гу-чена; наконец, в четвёртый раз экспедиция остановлена в самом её начале.
