Ольга Ерёмина - Иван Ефремов
Ксения Свитальская работала препаратором в ПИНе. Была она дочерью известного геолога Николая Игнатьевича Свитальского, профессора Горного института. Худенькая, миниатюрная, она вызывала в Иване чувство трогательной заботы. Когда они вместе возвращались домой, прохожие с улыбкой оглядывались: юная женщина казалась крохотной рядом с огромным, широкоплечим Иваном.
Злые языки говорили, что Иван женился на ней ради карьеры: профессор Свитальский одним из первых начал исследовать криворожские руды. На основании его исследований на Южном Урале, возле горы Магнитной, начали строить гигант первой пятилетки — Магнитогорский металлургический комбинат.
В ответ на слухи Иван морщился: люди судят по себе. Нет, не лавры отца покорили Ивана.
Кстати, о злых языках. Осенью Иван обнаружил, что в ПИНе появились новые сотрудники. Музею требовались препараторы. Александра Паулиновна как заместитель директора по научной части приняла на работу сотрудников, которые беззастенчиво использовали ПИН как место, где можно было временно скрыться от политизации общества. Не имеющие ничего общего ни с геологией и биологией, ни тем более с палеонтологией, такие личности, как М. Ф. Косинский, вошли в число «научных сотрудников», совершенно равнодушных к науке. На место учёного секретаря по совету Косинского был принят его приятель — пианист Дмитрий Брониславович Ловенецкий. Он не имел никаких познаний в палеонтологии, однако Александра Паулиновна сочла, что люди, обязанные ей приёмом на работу, будут занимать её сторону. Вообще всех сотрудников она делила на «своих» и «чужих».
Препараторы и реставраторы составляли бблыпую часть сотрудников, а при проведении партийных и комсомольских собраний были важны голоса каждого из участников.
Одним из препараторов музея был Николай Косниковский, дружбу с которым Ефремов сохранит до конца жизни. Вместе они выпускали юмористический журнал «ПИНоптикум». Иван сочинял короткие иронические стишки, а Николай рисовал картинки.
Для Ефремова образцом учёного являлись такие люди, как Пётр Петрович Сушкин, Александр Евгеньевич Ферсман, Владимир Иванович Вернадский, в которых любовь к науке сочеталась с высокой интеллигентностью и порядочностью. Общаясь с Александрой Паулиновной, Ефремов не мог взять в толк, как совмещаются в этой немолодой, не имевшей детей женщине страстная преданность науке — и невероятное честолюбие, крайне ревнивое отношение к достижениям других, желание утвердить за собой безусловное первенство и влиять на судьбы других людей. Она мечтала о достойных учениках, но не находила таковых. Одно время она взяла шефство над спутником Ефремова на Богдо, препаратором Фёдором Кузьминым, хотела помочь ему получить образование. Но из этого ничего не вышло.
В начале 1920-х годов, когда в обществе говорили о равенстве мужчины и женщины, было принято здороваться за руку. Александра Паулиновна здоровалась именно так, но только с людьми, хорошо ей знакомыми. Посторонним руку не подавала. «Я могу пожать руку человеку, только будучи уверенной в его порядочности», — говорила она, а «порядочный» в её интерпретации означало «лояльный».
Ефремова Александра Паулиновна терпела с большим трудом, считая его выскочкой, дилетантом в палеонтологии, не имевшим научной школы, постоянно припоминая ему отсутствие диплома, и демонстративно не здоровалась с ним за руку. При встречах, правда, старалась относиться к нему максимально сдержанно, зная покровительственное отношение Борисяка: тот помнил, как юный искатель, мечтающий об охоте за ископаемыми, пришёл к нему в кабинет. Сам же Борисяк в институте появлялся редко по причине нездоровья.
В экспедиции все мелкие заботы отодвигались, действовал один мощный вектор научного поиска, неотделимый от самого тесного взаимодействия с различными силами природы. В городе внимание вынужденно дробилось, разбивалось на несколько потоков. В череде бытовых дел ещё более, чем в поле, нужно было держать цель, к которой стремились бы извилистые пути мысли. После смерти Сушкина Иван мысленно искал учителя, человека, которому он мог бы доверить самые важные свои мысли. Ни Гартман-Вейнберг, ни стареющий Борисяк на эту роль не годились…
19 ноября 1930 года 22-летний Ефремов пишет письмо академику Вернадскому: «У меня есть некоторые новые взгляды на эволюцию наземных позвоночных в связи с равновесием ССЬ в атмосфере в разные геологические эпохи и ионизацией вод в присутствии различных элементов, например V, Си, К. В настоящее время в СССР Вы единственный человек, от одобрения которого зависит судьба моих гипотез».
Ефремов посылает Вернадскому небольшую работу, перепечатанную на пишущей машинке. Ответа не было. Вполне возможно, что великий учёный при громадной занятости просто не смог прочитать присланную рукопись.
Размышляя о том, как образуются кладбища динозавров, какие диалектические закономерности лежат в основе разрушения пород и как эти породы осаждаются, Ефремов штудировал работы современных учёных-геологов. Иван живо интересовался новинками, не прошёл он и мимо монументального труда профессора Михаила Михайловича Тетяева «Геотектоника». Исследуя формы складчатости, Тетяев считал, что в геологической летописи лучше сохраняются те породы, что накапливались в пониженных участках земной коры, не подвергавшихся разрушению. Значит, думал Ефремов, в каждом геологическом периоде будут сохраняться отнюдь не все типы осадков. Постепенно в сознании молодого учёного зарождалась идея будущей тафономии, накапливались всё новые и новые факты.
Палеонтология оставалась неизменной точкой притяжения мыслей Ефремова, но экспедиционная жизнь временно складывалась иначе.
Всех в институте взволновали результаты экспедиции Центрального геолого-разведочного института под руководством Б. А. Штылько: в 1930 году в Каменном овраге близ села Ишеева были найдены останки улемозавров. Штылько был намерен продолжить раскопки и в 1931 году. Александра Паули-новна тоже собралась на Волгу, в междуречье великой реки и Свияги. В результате её экспедицией была собрана коллекция парейазавров.
Ефремов считал изучение захоронений под Ишеевом исключительно перспективным, несмотря на плохую сохранность самих костей: требовалось большое искусство препараторов, чтобы скелеты не рассыпались при первом прикосновении.
В новом полевом сезоне Ивана ждали Амур-батюшка и заманчивые дальневосточные земли, на которые ещё не ступала нога русского картографа.
Нижне-Амурская геологическая экспедиция
Проезжая на низкорослой бурятской лошадке по пологим увалам, где вольготно расположился Хабаровск, Иван мысленно призывал себя к терпению. Кончается июнь, две недели он торчит в этом городе, [92]теряя драгоценное время, хотя уже 28 мая экспедиция должна была выступить на маршрут. Но это из столиц всё выглядит гладко, а на месте приходится распутывать множество нитей, развязывать сотни узелков. Слишком далеко от Москвы до центра Дальневосточного края.
