Вадим Удилов - Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость
Как выяснилось позднее, почти двенадцать часов он добирался в открытых кузовах попутных машин до Бухареста, чтобы поспеть к сроку. В душе Гуннер проклинал себя за то, что надел на себя форму вольноопределяющегося, так как низкое звание не давало ему возможности воспользоваться более удобным и теплым местом на транспорте.
— Когда очередной сеанс, — хриплым, простуженным голосом спросил Гуннер Хельмута. Получив ответ, он несмотря на то, что его трясло от холода, продиктовал и попросил срочно зашифровать и передать в центр немецкой разведки следующую телеграмму:
«РСХА» — Раннеру»[10] Молния.
«Титц» и Стойканеску сегодня, 9 февраля, в 5.00 вылетают к вам из Брашова на румынском военном самолете «Хейнкель-129» № 214-С. Маскировка под румынских военнослужащих. «Титц» по документам Бырсан, Стойканеску — Руган. Из-за плохой погоды возможно сделают промежуточную посадку в Мишкольце.
Прошу передать радиостанции «Донау» и наземным станциям, что позывным самолета будет знак УА-2; «воскресенье» — означает посадку в Братиславе, «вторник» — посадка в Винернойшдате. Перелет фронта в районе дислокации 4 румынской армии. Условные сигналы для зенитчиков: две красные ракеты и два колебания крыльями.
«Боб» снова возвратился в Бухарест.
«62».
Шел четвертый час ночи. Хельмут в присутствии Гуннера шифровал телеграмму, а мысли его с лихорадочной быстротой перебирали различные выходы из создавшегося положения. Было ясно, что Гуннер останется в квартире по меньшей мере до утра. За это время самолет со Шмидтом и Стойканеску мог пересечь линию фронта. «Перепутать шифр?» — думал Хельмут и тут же отказался от этой мысли. С одной стороны, за его работой следили зоркие глаза Гуннера, а с другой — самолет независимо от содержания телеграммы мог достичь немецкой территории.
Связаться срочно с чекистами? Невозможно! Из дома позвонить нельзя, телефоны-автоматы во время войны не работали, да и Гуннер был начеку. И тогда Хельмут решился на рискованный шаг. После зашифровки до радиосеанса оставалось 15 минут. Хельмут, делая вид, что очень удручен плохим состоянием шефа, помог снять ему обувь, стал растирать руки и лицо. Гуннер действительно чувствовал себя неважно: болела поясница, ноги и руки ломило от холода, щеки и уши не чувствовались. «Вам обязательно нужно растереться спиртом или цуйкой, шеф, — бросил Хельмут, — иначе я не поручусь за исход дела. Смотрите, как бы не получить после вашей прогулки гангрену». «Ты прав, мой друг», — ответил Гуннер и попросил поискать чего-либо из спиртного в квартире. «К сожалению», напитков не оказалось и сразу же после передачи указанной телеграммы Хельмут по просьбе Гуннера побежал в ночную «бодегу» (так назывались небольшие трактиры в Румынии) за цуйкой.
Находясь в передней, Хельмут быстро набросал записку на немецком языке с координатами самолета, временем вылета и где он намерен перелететь линию фронта. «На этом самолете немецкие офицеры пытаются удрать в Германию» — гласила последняя фраза записки. Он выскочил на улицу и побежал в надежде встретиться с русскими патрулями. Ему казалось, что прошло уже много времени, необходимо было возвращаться домой, а встретить кого-либо из русских Хельмуту не удалось. Он забежал в бодегу, которая уже закрывалась из-за отсутствия посетителей, где купил бутылку крепкого рома.
Оказавшись на улице, он вдруг увидел приближающийся к нему студебеккер с номерными знаками частей Советской армии. Он бросился к нему. Резко завизжали тормоза и чей-то повелительный голос закричал: «Тебе что, дураку, жизнь надоела?!» Перед Хельмутом стоял старшина Советской армии. Коверкая русские и немецкие слова Хельмут торопливо заговорил: «Шнель, скорее, русская комендатур, этот папир отшень бистро нужен ваш официрен. Отшень бистро русский комендатур!»
Вложив записку в руки старшины, он бросился к своему дому. Раздеваясь, он взглянул на большие стенные часы, висевшие в передней. Прошло всего 15 минут с момента его ухода из квартиры. А двадцатью минутами позже, то есть в 5 часов 30 минут утра советский комендант гор. Бухареста по «ВЧ» звонил в штаб 2-го Украинского фронта, передавая содержание столь загадочно попавшей к нему записки.
9 февраля 1945 года над венгерским городом Дебрецен появился «хейнкель» с бортовым номером 214-С. Несмотря на предложения поднявшихся в воздух истребителей совершить посадку, он продолжал лететь в направлении линии фронта. Самолет был подбит истребителями, загорелся, однако сумел сесть. Шмидт и Стойканеску, получившие тяжелые ранения и ожоги, были помещены вначале как румынские военнослужащие в румынский госпиталь в Мишкольце, а затем, когда военной контрразведке стали известны подробности случившегося, переведены в госпиталь Советской Армии в Дебрецене, где находились под усиленным наблюдением. Летчику Маринеску, получившему небольшие ранения, удалось бежать из госпиталя.
Сведения о повреждении и посадке самолета дошли и до Гуннера через его агентуру, занимавшую ответственные посты в румынской армии.
14 февраля 1945 года из Бухареста в Вену была передана следующая радиограмма:
«Самолет с «Молдаваном» (Шмидт) и Стойканеску сбит русскими. Оба ранены: переломы и ожоги. Находятся в румынском госпитале в Мишкольце. Выдали себя при активном участии военных властей за легионеров, пытавшихся бежать в Германию. Летчику удалось скрыться.
Министр военных дел Негулеску после того, как ему стало известно о происшедшем, уполномочил своего представителя вылететь срочно в Мишкольц, с тем чтобы организовать исчезновение «Молдавана» и Стойканеску из госпиталя, изготовить фиктивные документы о смерти и погребении их. Документы затем доставить в Бухарест. Это делается с тем, чтобы скрыть следы участия в организации вылета указаных лиц со стороны румынских властей».
Через несколько дней находящийся у Хельмута на связи немецкий агент Том принес адресованное Гуннеру письмо от сбежавшего летчика Маринеску. В письме указывалось, что во время нахождения Маринеску в румынском госпитале, он узнал, что они были сбиты по приказу русских, которые утверждали, что в самолете летят немцы. Это и послужило основанием для побега Маринеску из румынского госпиталя, перед тем как Шмидт и Стойканеску были отправлены к русским в Дебрецен. Письмо Хельмут должен был передать по назначению.
