Леон Дегрелль - Штурмовая бригада СС. Тройной разгром
Я хотел побыстрее собрать всех их вместе. Я оставил своих солдат отдыхать и поспешил проверить нашу базу в Ганновере. Особого волнения там не наблюдалось.
Приход союзников люди рассматривали лишь как некую отдаленную перспективу, о которой еще можно будет поговорить в будущем. Крейслейтер в Шпрингене беззаботно готовился к свадьбе, которая была назначена на субботу 31 марта. Но 29 марта американские танки совершили бросок на расстояние 110 километров. Вечером этого дня они уже находились в 40 километрах от Везера. Еще один такой бросок — и они будут грохотать по улицам городов Ганновера.
В Гронау, небольшом промышленном центре, где находились наши полковые казармы, выяснилось, что эвакуировать раненых нам не удастся. Я лично постарался демобилизовать всех выздоравливающих, чтобы они больше не считались солдатами.
Оттуда я поспешил на юг к Хольцминдену, где по приказу коменданта Ганновера 200 молодых валлонов занимали позиции, имея в качестве орудия только панцерфаусты. Эти парни завербовались сражаться с коммунизмом, и их не следовало отправлять против американцев.
Мне разрешили увести их лишь после целого дня споров. Я сумел посадить их на поезд, который в самую последнюю минуту подобрал на вокзале Гронау 200 моих саперов и 700 артиллеристов. Я немедленно отправил состав в Штеттин.
Мы могли слышать рев моторов американских танков, которые пытались переправиться через Везер. Больше не следовало надеяться, что рейх сумеет удержать Западный фронт. Фронт просто исчез. Никто больше не собирался сопротивляться американцам. Автобаны были пустыми.
С другой стороны, Восточный фронт следовало удерживать до самого последнего. Немецкое Верховное командование решило сражаться, чего бы это ни стоило.
Я поспешно вернулся к моим солдатам в Штеттин. Одер сверкал на солнце подобно гигантской спящей змее. На фронте было спокойно. Фермы были эвакуированы. На прекрасных коричневых полях играли солдаты. Воздух был мягким и теплым, слышались звонкие трели птиц.
Но в самом ближайшем времени здесь должна была разыграться смертельная схватка среди ароматов китайских хризантем, первоцветов, лютиков.
Танки союзников затопили Баварию в начале апреля 1945 года. Они вышли к Эльбе и повернули на Бремен и Гамбург.
Перед нами стояла разбитая Красная Армия. Битва за Померанию дорого обошлась красным. Им пришлось перевести всех своих солдат из района Кюстрина на юг к Старгарду во время немецкого контрудара в середине февраля 1945 года. В течение пяти недель они вели тяжелые бои, чтобы прорвать нашу оборону и переправиться на правый берег Одера в районе Альтдамма. В настоящее время они зализывали раны и накапливали технику для последующих операций.
Плацдарм у Штеттина занимал отдельный отряд в составе 18 батальонов. Немецкий III корпус, в который мы входили, получил для обороны район Пен- куна. Этот сектор нам предстояло защищать как можно дольше.
Но Верховное командование никак не могло отказаться от всяческих мечтаний. В середине апреля 1945 года, всего за три недели до капитуляции, генерал-оберст Штейнер объявил о полной реорганизации моей дивизии. Мне обещали подкрепления для артиллерийского полка и пехотный полк, сформированный из немецких подразделений. Численность дивизии предполагалось довести до штатной.
Более того, в ближайшем будущем было решено сформировать армейский корпус «Запад», состоящий из дивизий «Шарлемань» (французская), «Валлония» и «Фландрия». Меня предполагалось назначить его командиром.
Я воспринял все это со скепсисом. Я предпочитал смотреть на вещи реально. Имея в своем распоряжении спасшихся из Померании артиллеристов без пушек, саперов без понтонов, я едва мог набрать людей, чтобы сформировать нормальный пехотный полк.
Я свел остатки своей дивизии во второй полк, резервный батальон был сформирован из больных, раненых и стариков, которых нельзя было использовать на фронте.
В это подразделение также включили около сотни соотечественников, которые работали на заводах рейха и которых тупые бюрократы в припадке лунатизма отправили к нам, переодев в фельдграу. Их желания на этот счет никто не спрашивал.
Мы были легионом добровольцев. Ни в коем случае я не собирался отправлять этих парней в бой или даже напяливать на них мундир, если они не разделяли наши идеалы и не пришли к нам по доброй воле. Я произнес перед ними небольшую речь и сообщил, что они могут идти куда угодно.
Всем им выдали продукты на три дня и немного сигарет. Один из моих офицеров сопроводил людей в тыл, имея на руках приказ о демобилизации.
Немного позднее я решил эвакуировать всех больных и легкораненых. Сопротивление рейха явно подходило к концу. Было лучше избавиться от тех, кто мог лишь помешать нам в последних боях, и убрать их с пути советских полчищ. Это было не по уставу, но я плюнул на формальности и выписал пачку маршевых ордеров. Двести человек, не могущих сражаться, отправились в Росток, древний порт на побережье Балтийского моря.
Осторожно, но решительно я избавился от мертвого груза и постарался сократить свои потери.
Берлин, 20 апреля
Я боялся думать о судьбе тех солдат, которые оставались со мной на берегу Одера — всего чуть более тысячи человек. Мы ждали окончания борьбы на Восточном фронте. Буквально пара дней неудачных боев, и русские нас либо окружат, либо просто уничтожат.
Более того, американцы и англичане все ближе и ближе подбирались к нам с тыла. Германское командование в нашем секторе следило за их продвижением с нескрываемым сочувствием. Немцы даже считали, что союзники слишком медленно ползут. Они все еще питали несбыточные иллюзии. Не один немецкий генерал всерьез надеялся, что англо-американцы намереваются вступить в войну с Советским Союзом. Как только союзники дойдут до Одера, в ту же минуту все и начнется…
В любом случае Верховное командование ничего не предпринимало, чтобы защитить само себя. Генерал-оберст Штейнер даже сказал, что приготовил огромные плакаты, чтобы вывесить их при приближении союзников: «Антисоветский фронт».
Я не разделял оптимизма немецких офицеров. Используя временное спокойствие в нашем секторе, однажды утром я поспешил в Берлин, чтобы встретиться с министром иностранных дел Риббентропом и запросить через нейтральное государство или Международный Красный Крест о том, какая судьба ждет наших добровольцев, если они попадут в руки англо-американских армий во время их наступления на восток.
Через неделю на мой командный пункт пришел официальный ответ. Он был очевидным. Если наши солдаты будут взяты в плен англичанами или американцами, с ними будут обращаться как с обычными военнопленными. То же самое ожидало солдат генерала Власова и всех остальных европейских добровольцев на Восточном фронте.
